Краткая история неолиберализма

Харви Дэвид

Теперь стало необходимо, чтобы поведение трудящихся и сами трудовые отношения соответствовали новому социальному порядку. Муниципалитет Нью-Йорка стал пионером, сумев в 1975—1977 годах обуздать некогда влиятельные профсоюзы. Рейган проделал то же на национальном уровне, подавив выступление авиадиспетчеров в 1981 году и дав ясно понять, что профсоюзы не будут допущены к участию в деятельности правительства. Непростое соглашение, достигнутое между корпорациями и профсоюзами в 1960-е, больше не действовало. Уровень безработицы взлетел к середине 1980-х годов до 10%, и это был отличный момент для атаки на все без исключения формы профессиональных и трудовых организаций. Обычным делом стал, перевод производств с Северо-Востока и Среднего Запада страны, где профсоюзы были сильны, в южные штаты, где влияния профсоюзов практически не было, а то и в Мексику или в страны Юго-Восточной Азии (все эти маневры осуществлялись в условиях особого налогового режима в отношении новых инвестиций; кроме того, центр капиталистического влияния теперь переместился от производства в финансовую сферу). В результате вывода промышленности из регионов, где были распространены трудовые организации (так называемый «индустриальный Север»), было ослаблено общее влияние профсоюзов. Корпорации могли угрожать закрытием заводов и даже игнорировать забастовки (например, в угольной отрасли) — и при этом всегда оставаться в выигрыше.

Победа доставалась не только благодаря кнуту — предлагались и пряники? нередко для того, чтобы сломить командный дух в коллективе, отдельным работникам предлагались определенные индивидуальные поощрения. Профсоюзы становились все более уязвимыми из-за жестких правил и бюрократической структуры. Такой недостаток гибкости часто играл как против капитала, так и против самих рабочих. Призывы оптимизировать операционные процессы и ввести гибкий рабочий график могли стать частью неолиберальной философии, которая казалась отдельным рабочим вполне убедительной, особенно тем, кто не являлся членом сильного профсоюза и не имел поэтому особых привилегий. Повышение свободы выбора в трудовых отношениях могло преподноситься как благо и для капитала, и для трудящихся. Было несложно сделать неолиберальные ценности частью «общего мнения» большинства трудящихся. Эта возможность была использована для создания системы эксплуатации, обеспечивающей гибкость накопления (все преимущества, связанные со свободой перераспределения трудовых ресурсов в пространстве и времени, доставались капиталистам). Именно поэтому реальные зарплаты многие годы, за исключением короткого периода в 1990-х, оставались неизменными или реально сокращались (см. рис. 1.6), а прочие льготы и выплаты постоянно уменьшались. Неолиберальная теория угодливо утверждает, что безработица есть личный выбор каждого человека. Работник определяет «минимальную цену» своего труда, и, если зарплата опускается ниже этой суммы, он предпочитает не работать совсем. Безработица возникает, когда трудящиеся завышают свою «минимальную цену». Так как этот минимальный уровень связан в определенной степени и с системой социальных выплат (существует масса историй о «королевах на пособии», которые якобы могут себе позволить разъезжать на «кадиллаке»), то получается, что проведенная Клинтоном неолиберальная реформа «системы социального обеспечения, как мы ее знаем», должна стать решающим шагом к сокращению безработицы.

Все это требовало логического обоснования, и в связи – с этим противостояние идеологий приобретает серьезное значение. Экономические концепции, призванные поддержать поворот к неолиберализму, привели, как утверждает Блит (Blyth), к слиянию идей монетаризма (Фридмана), рациональных ожиданий (Роберта Лукаса), общественного выбора (Джеймса Бьюкенена и Гордона Таллока) и менее уважаемой, но не менее влиятельной концепции стимулирования предложения Артура Лаффера. Он утверждал, что сокращение налогов может дать экономической деятельности такой мощный толчок, что приведет в результате к росту налоговых поступлений (Рейган был в восторге от этой идеи). Более разумным казалось утверждение о том, что вмешательство государства само по себе стало, скорее, проблемой, а не решением. «Стабильная денежная политика плюс радикальное снижение максимальной налоговой ставки должны привести к оздоровлению экономики», если при этом разумно стимулировать предпринимательскую деятельность [66] . Деловая пресса во главе с Wall Street Journal ухватилась за эти идеи и активно поддержала неолиберализацию — как неизбежное решение всех экономических проблем. Популярности этим идеям прибавили известные аналитики, например Джордж Гилдер (поддержанный аналитическими группами). Бизнес-школы, возникшие в таких престижных университетах, как Стэнфорд и Гарвард, и существующие на щедрую спонсорскую помощь корпораций, тут же стали центрами неолиберальной философии. Процесс распространения идей всегда бывает сложно проследить. К 1990 году неолиберальная идея стала популярной в ученых кругах большинства экономических факультетов ведущих исследовательских университетов ив бизнес-школах. Важность этого нельзя недооценивать. Американские исследовательские университеты были и остаются учебной базой для многих зарубежных специалистов, которые используют полученные в Америке знания, а возвращаясь обратно в свою страну, становятся ключевыми фигурами в процессе внедрения неолиберальной теории. Так, в Китае и Мексике были экономисты, получившие образование в США — или работали затем в таких международных организациях, как МВФ, Всемирный банк, ООН.

66

Blyth M., Great Transformations и Frank Т., One Market Under God, особенно о роли Гилдера.

Думаю, что вывод очевиден. «В 1970-х политическое крыло национального корпоративного сектора,— пишет Эдселл,— развернуло одну из мощнейших кампаний по борьбе за власть в новейшей истории». К началу 1980-х «эта группировка приобрела размах, сопоставимый с масштабом ее влияния в 1920-е годы» [67] . К 2000 году, использовав приобретенное влияние, эта группа восстановила утраченную долю в национальном богатстве и увеличила объем собственных доходов до уровня, не виданного с 1920-х.

67

Edsall Т., The New Politics of Inequality, 107.

В Великобритании формирование консенсуса происходило иначе [68] . События в Йоркшире и Канзасе разворачивались неодинаково. Культурные и политические традиции двух стран серьезно отличались. В Британии не существовало правых христиан-протестантов, которые могли бы сформировать моральное большинство. Корпорации там были склонны поддерживать публичные политические действия (и практически не участвовали в деятельности политических партий). Влияние на политику они оказывали с помощью связей, основанных на классовой принадлежности и привилегиях и давно связавших правительство, академические и юридические круги и общественный сектор (который в то время еще оставался традиционно независимым) с лидерами промышленности и финансов. Политическая ситуация в стране тоже была иной, так как лейбористская партия создавалась в качестве инструмента влияния рабочего класса и зависела от сильных профсоюзов. В Великобритании сформировалась гораздо более сложная и всеобъемлющая структура социального обеспечения, чем в США. Основные отрасли экономики (добыча угля, производство стали, автомобилестроение) были национализированы; значительная доля жилья оставалась общественной собственностью. Начиная с 1930-х, когда Окружной совет Лондона во главе с Гербертом Моррисоном оказался в авангарде политических процессов, лейбористская партия приобрела серьезное влияние на муниципальные власти. Этот факт подтверждается и тем, что единство в обществе было достигнуто именно благодаря профсоюзному движению и муниципальной власти. Даже когда партия консерваторов пришла на довольно продолжительный срок к власти после Второй мировой войны, она не предпринимала попыток изменить складывающуюся систему социального обеспечения. В 1960-х лейбористское правительство отказалось отправить войска во Вьетнам, и благодаря этому страна избежала внутренних конфликтов, неизбежно возникших бы в случае участия в непопулярной войне. После Второй мировой войны Британия согласилась начать деколонизацию (хотя и неохотно, а в некоторых случаях не без жесткой борьбы и нажима со стороны США). После безрезультатного выступления в Суэце в 1956 году постепенно (и снова неохотно) Британия была вынуждена отказаться от открытых проявлений имперской власти, и подтверждением тому стал вывод британских войск из Суэца в 1960-х. Великобритания активно участвовала в операциях НАТО под прикрытием военных сил США. Тем не менее ее влияние еще ощущалось на большей части территорий бывшей империи, и это нередко приводило к конфликтам с другими политическими силами (как, например, в ходе кровопролитной гражданской войны-в Нигерии, когда новообразованная республика Биафра попыталась обрести независимость). Суть отношений Британии с бывшими колониями во многом по-прежнему сохранялась. Неоколониальная система только усиливала, а не искореняла коммерческую эксплуатацию бывших колоний. Приток населения из бывших колоний в Великобританию начинал влиять на положение в стране.

68

Hall S., Hard Road to Renewal: Thatcherism and the Crisis of the Left (New York: Norton, 1988).

Многолетнее господствующее положение Британии позволило сохранить роль лондонского Сити в качестве финансового центра и после деколонизации. В 1960-х Великобритания стремилась поддержать и усилить влияние Сити на фоне появления новых мировых финансовых центров. Возник ряд противоречий. Действия государства, направленные на защиту финансового капитала (с помощью манипуляций с процентной ставкой), чаще всего вступали в конфликт с потребностями собственного промышленного капитала (провоцируя тем самым структурный раскол внутри класса капиталистов) и нередко препятствовали расширению внутреннего рынка (ограничивая возможность кредитования). Политика поддержания сильного фунта стерлингов подрывала экспортный потенциал британской промышленности и в конце концов спровоцировала платежный кризис 1970-х. Возникли противоречия между «встроенным либерализмом», сложившимся внутри страны, и либерализмом свободного лондонского капитала, оперирующего на международных финансовых рынках. Сити — мировой финансовый центр — долгое время поддерживал монетаристскую, а не кейнсианскую политику и поэтому стал основой сопротивления политике «встроенного либерализма».

Система социального обеспечения, созданная в Великобритании после Второй мировой войны, не могла одинаково устраивать все без исключения слои общества. Ее серьезно критиковала пресса (особенно уважаемая FinancialTimes), которая все больше поддерживала интересы финансового капитала. Индивидуализм, свобода и независимость преподносились как ценности, противоположные удушающей бюрократической некомпетентности государственного аппарата и подавляющему влиянию профсоюзов. В 1960-е годы такое критическое мнение стало очень популярным и получило еще большую поддержку в суровые 1970-е — годы экономической стагнации. Люди боялись, что Великобритания превратится в «корпоративное государство, обреченное оставаться посредственностью» [69] . Хайек занял другую позицию, которую поддерживали университеты и, что важнее, Институт экономических отношения (основанный в 1955 году), где в 1970-е годы заметной фигурой стал Кит Джозеф, который позже стал основным советником Маргарет Тэтчер. Серьезное влияние на общественное мнение оказал возникший в эти годы Центр политических исследований (Center for Policy Studies) (1974), и Институт Адама Смита (1976). Влиятельная пресса все больше поддерживала неолиберальные идеи. Еще раньше стали заметны молодежные движения (отличившиеся политической сатирой) и новая поп-культура «свингующего Лондона» 1960-х — все это бросало вызов традиционной модели классовых отношений. Все большее значение приобретали идеи индивидуализма и свободы самовыражения. Склоняющееся влево студенческое движение, на которое в значительной степени повлияли слож-. ные взаимоотношения с сильной классовой системой и колониальным наследством, также становилось активным элементом британской политики — как и в других странах в 1968 году. Неуважительное отношение к классовым привилегиям (будь то аристократы, политики, государственные чиновники) переросло в эпоху постмодернизма в откровенный радикализм. Скептицизм в отношении политики объясняет подозрительное отношение к глобальным идеям мироустройства.

69

Yergin D., J. Stanislaw, Commanding Heights, 92.

Существовало много элементов, которые могли стать основой для формирования согласия в отношении поворота к неолиберализму. Как политическая фигура Тэтчер не возникла бы и уж точно не преуспела бы, если бы не серьезный кризис накопления капитала в 1970-е годы. Стагфляция ударила по всем слоям общества. В 1975 году инфляция взлетела до 26%, число безработных превысило 1 миллион человек (см. рис. 1.1). Национализированные отрасли выкачивали ресурсы из казны. Началась конфронтация между государством и профсоюзами. В 1972 и 1974 годах шахтеры (работники национализированной отрасли) впервые с 1926 года провели забастовки. Шахтеры всегда были в авангарде британского трудового движения. Их зарплаты не соответствовал» росту инфляции; население сочувствовало их выступлениям. Правительство консерваторов в разгар забастовки объявило чрезвычайное положение» ввело трехдневную рабочую неделю и обратилось к населению за поддержкой. В 1974-м были объявлены выборы. Консерваторы проиграли. Лейбористы снова пришли к власти и прекратили забастовку на выгодных для шахтеров условиях.

Это была пиррова победа. Лейбористы не могли выполнить условий договора с шахтерами. Финансовые трудности усугублялись, кризис платежей возник одновременно с огромным бюджетным дефицитом. Обратившись за кредитом к МВФ в 1975—1976 годах, Великобритания оказывалась перед выбором: либо подчиниться бюджетным ограничениям, как требовал МВФ, либо объявить банкротство и пожертвовать национальной валютой, угрожая интересам финансового Сити. Был выбран первый путь. Начались драконовские сокращения бюджета в области социального обеспечения [70] . Лейбористы выступили против материальных интересов тех, кто их поддерживал. Но и это не помогло разрешить кризис накопления капитала и погасить стагфляцию. Правительство безуспешно пыталось маскировать сложности за корпоративистской идеей, предполагавшей, что каждый должен пожертвовать чем-то ради государства. Бывшие сторонники лейбористов были уже в открытой оппозиции, зимой 1978 года работники общественного сектора провели ряд забастовок. «Работники госпиталей прекратили работу, и объем предоставляемых медицинских услуг пришлось серьезно ограничить. Забастовали могильщики. Объявили забастовку водители грузовиков. Разрешалось выпускать в рейс только машины со знаком «товары экстренной необходимости». В железнодорожных кассах появились таблички «сегодня поездов не будет»… бастующие профсоюзы, казалось, поднимут всю страну» [71] . Проправительственная пресса вовсю трубила о жадности и неконструктивной позиции профсоюзов. И население перестало их поддерживать. Правительство лейбористов ушло в отставку. На следующих выборах Маргарет Тэтчер выиграла с серьезным преимуществом. Избиратели среднего класса поддержали идею ограничения влияния профсоюзов.

70

Benn Т., TheBenn Diaries, 1940-1990, ed. R. Winstone (London: Arrow, 1996).

71

Yergin D., J. Stanislaw, Commanding Heights, 104.

Сходство между тем, как события разворачивались в США и в Великобритании, очевидно, лежит в области трудовых отношений и борьбы с инфляцией. Для борьбы с инфляцией в качестве приоритета номер один М. Тэтчер установила политику монетаризма и строгий бюджетный контроль. Высокие процентные ставки означали высокую безработицу (составлявшую в среднем свыше 10% в 1979-1984 годах; Британский конгресс тред-юнионов за 5 лет потерял свыше 17% своих членов). Влияние профсоюзов ослабло. Алан Бадд, экономический советник Тэтчер, позже выдвинул предположение, что «политика 1980-х, направленная на борьбу с инфляцией путем давления на экономику и минимизации государственных расходов, была прикрытием для подавления трудящихся». Бадд считал, что в Великобритании возникло то, что Маркс назвал «армия промышленного резерва», в результате ослабло влияние профсоюзов, а капиталисты смогли позже получить легкие прибыли. Подобно тому, как Рейган спровоцировал выступление профсоюза авиадиспетчеров РАТСО в 1981 году, М. Тэтчер спровоцировала забастовку шахтеров в 1984-м, объявив о закрытии некоторых шахт (так как импортный уголь обходился дешевле). Забастовка длилась почти год, и, несмотря на огромною общественную поддержку, шахтеры проиграли. Оснойа профсоюзного движения Великобритании была подорвана [72] . Тэтчер еще больше сузила власть профсоюзов, открыв экономику страны для иностранных конкурентов и инвестиций. Иностранные конкуренты в 1980-х разрушили большую часть традиционной британской промышленности — сталелитейная отрасль (Шеффилд) и кораблестроение (Глазго) в течение нескольких лет прекратили существование, а с ними — и значительная часть влияния профсоюзов. Тэтчер, по сути, разрушила национальную автомобильную промышленность, которая имела сильные профсоюзы и воинственные трудовые традиции, открыв путь в страну японским производителям, ищущим выход в Европу [73] . Японцы построили новые производственные площади и наняли рабочих, не являющихся членами профсоюза, готовых работать по японским правилам. В целом Великобритания должна была в течение 10 лет превратиться в страну относительно невысоких зарплат и уступчивых рабочих (по сравнению с остальной Европой). К моменту, когда Тэтчер покинула офис премьер-министра, интенсивность забастовок составляла одну десятую от прежнего уровня. Она добилась снижения инфляции, ограничила влияние профсоюзов, подавила выступления рабочих, обеспечила согласие внутри среднего класса в отношении ее политики.

72

Brooks R., "Maggie's Man: We Were Wrong", Observer, 21 June 1992, 15. P. Hall, Governing the Economy: The Politics of State Intervention in Britain and France (Oxford: Oxford University Press, 1986); Fourcade-Gourinchas M. and S. Babb, "The Rebirth of the Liberal Creed".

73

Hayter T. and Harvey D. (eds.), The Factory in the City (Brighton: Mansell, 1995).