Краткая история неолиберализма
Шрифт:
Западная Германия и Япония создали модели развития, которые, однако, способствовали восстановлению классового влияния. В 1980-х удавалось сдерживать рост социального неравенства в Великобритании и США. Хотя темп развития этих стран оставался невысоким, уровень жизни трудящихся быстро снижался, а благосостояние верхушки общества повышалось. Уровень компенсации руководителей компаний в США начинал вызывать растущую зависть у европейских коллег. В Великобритании к этому времени у финансистов-предпринимателей новой волны стали накапливаться большие личные состояния. Если считать восстановление классовой власти элиты важной задачей, то неолиберализм точно был инструментом ее решения. Возможность сдвига страны в сторону неолиберализации зависела от баланса классовых сил (влиятельные профсоюзы в Западной Германии и Швеции держали процесс неолиберализации под контролем), а также от того, насколько капиталистический класс зависел от государственного аппарата (эта зависимость была очень сильна в Южной Корее и на Тайване).
Еще с 1980-х годов начали формироваться инструменты, с помощью которых классовая власть могла быть трансформирована и восстановлена. Принципиально важными оказались четыре компонента. Первым был поворот к более открытой финансовой системе, который начался в 1970-е и ускорился в 1990-х. Объем прямых зарубежных и портфельных инвестиций быстро рос во всех капиталистических странах. Но этот рост был неравномерным (рис. 4.1) и часто зависел от того, насколько активным был деловой климат в конкретной стране. Финансовые рынки во всем мире переживали мощную волну инноваций и дерегулирования. Теперь они стали не только серьезными инструментами координирования, но и средством формирования и сохранения богатства. Финансовые рынки превращались в привилегированное средство восстановления классового влияния. Тесная связь между корпорациями и банками, которая так помогла Западной Германии и Японии в 1980-х, теперь заменялась связью между корпорациями и финансовыми рынками (фондовыми биржами). Тут Великобритания и США имели явное преимущество. В 1990-х японская экономика вошла «в штопор» (вызванный падением на спекулятивных рынках цены земли и недвижимости). Банковский сектор оказался в сложном положении. Поспешное объединение двух Германий вызвало стресс экономической системы, й технологическое преимущество Западной Германии исчезло. Теперь для выживания стало необходимым проведение более глубоких социальных демократических преобразований.
Вторым — рост географической мобильности капитала. Отчасти этому способствовал глобальный процесс стремительного снижения стоимости транспорта и коммуникаций. Постепенное уменьшение искусственных барьеров для перемещения капитала и сырья, например тарифов и биржевых правил или просто сокращение времени ожидания на границе (открытие границ между странами Европы оказало громадное влияние), также сыграло важную роль. При сохранении серьезного дисбаланса (японские рынки оставались защищенными) общая тенденция состояла в стандартизации торговых отношений на основе международных соглашений. Кульминацией этого процесса стало заключение соглашений в рамках Международной торговой организации в 1995 году (в течение года к нему присоединилось больше ста стран). Все большая свобода перемещения капитала (особенно в США, Европе и Японии) заставляла и другие страны расценивать качество внутреннего делового климата как ключевое условие для конкурентного успеха. Так как уровень неолиберализации все чаще связывался в оценках МВФ и Всемирного банка с качеством делового климата, государства были вынуждены начинать неолиберальные реформы [104] .
104
Всемирный банк, World Development Report 2005: A Better Investment Climate for Everyone (New York: Oxford University Press, 2004).
Третье — Уолл-стрит, МВФ и Министерство финансов, начавшие доминировать в экономической политике в годы Клинтона, могли убедить, уговорить или (благодаря программам структурных преобразований, проводимым МВФ) вынудить многие развивающиеся страны встать на неолиберальный путь [105] развития. США также использовали в качестве стимула свой громадный потребительский рынок, чтобы убедить многие страны реформировать свои экономики в соответствии с неолиберальными принципами (в некоторых случаях путем двухсторонних торговых соглашений). Все это способствовало росту экономики ГИТА в 1990-е. Оказавшись на пике волны технологических инноваций, Соединенные Штаты, которые поддерживали рост так называемой «новой экономики», вели себя так, как будто знали способ решения всех проблем и как будто всем остальным стоило копировать их политику. При этом относительно низкий уровень безработицы в стране был достигнут ценой снижения уровня оплаты труда и сокращения социальной защиты (росло число граждан, не имеющих медицинской страховки). Гибкость рынка трудовых ресурсов и снижение расходов на соцобеспечение (Клинтон радикально сократил расходы на «систему государственных пособий в прежнем виде») начали приносить плоды для США и оказывать давление на более упорные рынки труда в большей части стран Европы (за исключением Великобритании) и в Японии. Реальный секрет успеха США кроется в способности извлекать растущую рентабельность из финансовых и корпоративных операций (прямые и портфельные инвестиции) в других странах. Именно поток прибылей из других стран позволил США достичь такого благосостояния в 1990-е годы (рис. 1.8 и 1.9) [106] .
105
Gowan, TheGlobal Gamble.
106
Dumenil G., D. Levy, "The Economics of US Imperialism".
И последнее — глобальное распространение новых монетаристских и неолиберальных экономических концепций оказывало серьезное идеологическое влияние. Еще в 1982 году экономисты-кейнсианцы были изгнаны из МВФ и Всемирного банка. К концу десятилетия большинство экономических факультетов исследовательских университетов США — где училась большая часть экономистов — поддержали неолиберализм, который предполагал контроль над инфляцией и устойчивую государственную финансовую систему (а не полную занятость и социальную защиту) в качестве основных целей экономической политики.
В середине 1990-х все неолиберальная политика нашла выражение в так называемом «вашингтонском консенсусе» [107] . Неолиберальные модели США и Великобритании, были представлены в качестве средства решения всех глобальных проблем. Серьезное давление было оказано да же на Японию и страны Европы (не говоря уже об остальном мире), чтобы те тоже встали на неолиберальный путь развития. Получается, что именно Клинтон и Блэр, занимая левоцентристские позиции, сделали все, чтобы консолидировать роль неолиберализма внутри своих стран и по всему миру. Создание Всемирной торговой организации стало кульминацией этого институционального скачка (хотя создание Североамериканской зоны свободной торговли и подписание еще раньше Маастрихтского соглашения в Европе также отразили серьезные институциональные изменения). ВТО устанавливает неолиберальные стандарты и правила взаимодействия в глобальной экономике. Ее основная цель — обеспечить открытость и доступ в экономики максимально большого числа стран с целью гарантировать беспрепятственное перемещение капитала (хотя и не без оговорки о защите «национальных интересов»), так как именно на этом основывалась способность финансовой элиты США, Европы и Японии извлекать выгоду из остального мира.
107
Stiglitz J., TheRoaring Nineties.
Все это не вполне соответствует неолиберальной теории, за исключением особого внимания к бюджетным ограничениям и постоянной борьбы с инфляцией, которая к 1990-м почти прекратилась. Разумеется, сохраняли актуальность соображения национальной безопасности, которым неизбежно противоречили бы любые попытки применить неолиберальную теорию в чистом виде. Падение Берлинской стены и окончание «холодной войны» создали мощный геополитический сдвиг в расстановке соперничающих сил. Но это не привело к окончанию жесткой борьба за власть и влияние на мировой арене между основными странами, особенно в регионах типа Ближнего Востока, которые контролируют основные ресурсы, или в регионах, отличающихся социальной и политической нестабильностью (Балканы). Однако США стали меньше поддерживать Японию и страны Восточной Азии — бывшие бастионы «холодной войны». До 1989 года США еще оказывали поддержку Южной Корее и Тайваню, но в 1990-х уже не поддерживали Индонезию и Таиланд.
Но даже в рамках неолиберальной системы существовало немало элементов, как МВФ или Совет стран «Большой семерки», которые действовали не как неолиберальные образования, а как центры влияния определенных сил или центры объединения для сохранения определенных преимуществ. Теоретики неолиберализма постоянно критиковали действия МВФ. Готовность вмешаться в деятельность валютных рынков выражалась в соглашениях типа Plaza Accord в 1985 году, которое привело к искусственному снижению курса доллара к иене. Чуть позже было заключено соглашение Reverse Plaza Accord, целью которого было спасение Японии от депрессии в 1990-е годы. Все это — примеры организованных вмешательств в попытке стабилизировать глобальные финансовые рынки [108] .
108
Brenner R., TheBoom and the Bubble: The US in the World Economy (London: Verso, 2002).
Финансовые кризисы разворачивались как заразная эпидемия. Долговой кризис 1980-х не ограничился только Мексикой, он имел глобальные проявления (рис. 4.2) [109] . В 1990-е годы разворачивались два взаимосвязанных финансовых кризиса, которые привели к неравномерному развитию неолиберализма. «Текила-кризис», который произошел в Мексике в 1995 году, например, распространился практически моментально и имел разрушительные последствия для Бразилии и Аргентины. Его отголоски донеслись до Чили и Филиппин, Таиланда и Польши. Почему «зараза» распространялась именно таким образом,— сказать сложно, ведь спекулятивные процессы и ожидания на финансовых рынках не обязательно основываются исключительно на реальных фактах. Но нерегулируемое развитие финансовой системы несло угрозу распространения кризисов. «Стадное мышление» финансистов (никто не хочет держать в портфеле валюту, которая вот-вот обесценится) граничило с самообманом, который выражался в агрессивных и оборонительных действиях. Спекулянты заработали миллиарды на валютном рынке, когда вынудили правительства европейских стран ослабить механизм регулирования обменных курсов в июле 1993 года. В октябре того же года один только Джордж Сорос за 2 недели заработал около 1 млрд долл., сделав ставку на предположение, что Великобритании не удастся удержать фунт в рамках обменной системы.
109
Corbridge S., Debt and Development (Oxford: Blackwell, 1993).
Вторая и гораздо более обширная волна финансовых кризисов началась в 1997 году, когда национальная валюта Таиланда бат обесценилась в результате падения спекулятивного рынка недвижимости. Кризис вначале распространился на Индонезию, Малайзию, Филиппины, а потом в Гонконг, Тайвань, Сингапур, Южную Корею. Пострадали экономики Эстонии и России. Вскоре после этого развалилась экономика Бразилии, что оказало серьезное долгосрочное влияние на Аргентину. Даже Австралия, Турция и Новая Зеландия оказались задеты кризисом. Только США казались непоколебимыми, хотя и в этой ситуации хеджевый фонд Long Term Capital Management (в числе советников которого были два экономиста — лауреата Нобелевской премии) оказался на грани разорения из-за неверного прогноза изменения итальянской валюты. Для его спасения потребовалось 3,5 млрд долл.