Краткая история неолиберализма
Шрифт:
Весь «восточноазиатский режим» накопления, поддерживаемый «развивающимися государствами», перенес в 1997—1998 годах испытание на прочность. Социальные последствия были чудовищными:
«По мере развития кризиса росла безработица, ВВП падал, банки закрывались. Уровень безработицы в Корее вырос в четыре раза, в Таиланде втрое, в Индонезии — в десять раз. В Индонезии почти 15% мужчин, которые имели работу в 1997 году, к августу 1998 года оказались безработными. Экономические последствия были еще серьезнее в городских районах острова Ява. В Южной Корее уровень бедности в городах вырос втрое. Почти четверть населения оказалась за чертой бедности. В Индонезии число граждан, живущих в нищете, удвоилось. В 1998 году ВВП Индонезии снизился на 13,1%, в Корее — на 6,7%, в Таиланде — на 10,8%. Через три года после кризиса ВВП Индонезии все еще был на 7,5% ниже докризисного уровня, а в Таиланде этот показатель был на 2,3% ниже докризисного уровня» [110] .
110
Stiglitz J., Globalization and its Discontents, 57.
ВВП Индонезии упал, безработица возросла. МВФ выступил с требованием введения режима строжайшей экономии и отмены субсидий на продовольствие и топливо. Последовавшие беспорядки и выступления «разорвали социальную ткань» страны. Виноватыми считались капиталистические классы, в основном этнические китайцы. Наиболее состоятельные китайцы переводили свои бизнесы в Сингапур. Одновременно с этим волна мести, убийств, нападений на частную собственность поглотила остальных китайцев — этнический национализм поднял свою уродливую голову в поисках козла отпущения за социальные потрясения [111] .
111
Chua A., World on Fire.
Стандартные объяснения МВФ и Министерства финансов США связывали кризис с избыточным вмешательством государства в экономику и коррупцией в отношениях между государством и бизнесом («коррумпированный капитализм»). В качестве ответа предлагалась дальнейшая неолиберализация. Совместные действия Министерства финансов и МВФ привели к чудовищным результатам. Альтернативная точка зрения на кризис заключалась в том, что в основе проблемы лежат поспешное финансовое дерегулирование и неспособность создать адекватную систему контроля над незаконными и спекулятивными портфельными инвестициями. В поддержку этой точки зрения свидетельствовало немало фактов: те страны, в которых не была проведена либерализация финансовых рынков (Сингапур, Тайвань, Китай), пострадали гораздо меньше стран, где были проведены реформы (Таиланд, Индонезия, Малайзия, Филиппины). Более того, Малайзия, единственная страна, которая проигнорировала рекомендации МВФ и установила контроль над перемещением капитала, быстрее всех восстановилась после кризиса [112] . После того как Южная Корея тоже отказалась от советов МВФ по промышленному и финансовому реструктурированию, там тоже начался быстрый подъем экономики. Остаются неясными причины, по которым МВФ и Министерство финансов США продолжают настаивать на неолиберализации. Жертвы все чаще предлагают ответ, в основе которого лежит теория заговора:
112
Henderson J., "Uneven Crises"; Stiglitz J., Globalization and its Discontent, 99, соглашается с этой точкой зрения: "Либерализация капитала стала основной причиной кризиса".
«Вначале МВФ велел азиатским странам открыть внутренние рынки для перемещения краткосрочного капитала. Эти страны повиновались, и деньги буквально наводнили их рынки, но так же быстро и ушли. Потом представители МВФ заявили, что процентные ставки должны быть подняты и что необходимо «сжать» финансовую систему. Начался глубокий спад. Стоимость активов начала падать. МВФ призвал пострадавшие страны продавать свои активы даже за бесценок… Реализацией активов управляли те же финансовые институты, которые раньше вывели собственный капитал, что и вызвало кризис. Те же банки теперь получили огромные комиссии за сделки по продаже разорившихся компаний или разделению их активов — как уже раньше они заработали на привлечении средств в эти страны» [113] .
113
Stiglitz J., Globalization and its Discontent, 129-30.
В основе этой теории лежит неясная и никем не изученная роль нью-йоркских хеджинговых фондов. Если Дж. Сорос и другие финансисты смогли заработать миллиарды на ошибках европейских правительств, сделав ставку на их способность удержаться в рамках механизма регулирования валютных курсов, то почему же хеджинговые фонды, оперирующие триллионами долларов заемных средств из банков, не могли разыграть атаку не только на правительства стран Восточной и Юго-Восточной Азии, но и на некоторые из наиболее успешных мировых корпораций, просто отказав им в займах в момент незначительных затруднений? Уолл-стрит получила огромный выигрыш — стоимость акций подскочила как раз тогда, когда внутренние ставки в США стали падать. После того как большая часть стран региона объявила банкротство, прямые западные инвестиции вернулись в эти страны, чтобы по дешевке скупить жизнеспособные компании или (как в случае с Daewoo) части компаний. Стиглиц рассуждает о теории заговора и предлагает «более простое» объяснение: МВФ просто «отражал интересы и идеологию западного финансового сообщества» [114] . Но он не берет в расчет роль хеджинговьгх фондов. Кроме того, ему не приходило в голову, что рост социального неравенства, который так часто становится побочным продуктом неолиберализации, мог с самого начала быть основной целью происходящего.
114
Ibid.
ОТКЛОНЕНИЯ ОТ КЛАССИЧЕСКОГО СЦЕНАРИЯ
С 1929 года года Partido Revolucionario Institucional (PRI) была единоличной правящей партией в Мексике и оставалась таковой до того момента, когда в 2002 году был избран Винсенте Фокс. Партия сформировала государство корпоративного склада, которое было готово организовывать, сотрудничать, подкупать, а если нужно, то и подавлять оппозиционное движение рабочих, крестьян и среднего класса, сформировавшегося в результате революции. Партия проводила модернизацию под государственным контролем и обеспечивала экономическое развитие, модель которого в основном фокусировалась на замещении импорта внутри страны и активном экспорте в США. Возникла серьезная государственная монополия, в области транспорта, энергетики, общественных коммуникаций, некоторых основополагающих отраслей (сталелитейной, например). Начался контролируемый государством приток в страну иностранного капитала в рамках программы maquila [115] . Начатая в 1965 году программа позволила, прежде всего, американскому капиталу развивать производства на территории Мексики, используя дешевую рабочую силу, без дополнительных барьеров в виде тарифов или ограничений перемещения сырья. Несмотря на относительно быстрое экономическое развитие страны в 1950-х и 1960-х, преимущества от роста не распространились широко. Мексика не стала хорошим примером встроенного либерализма, но эпизодические подачки отдельным нестабильным групцам (крестьянам, рабочим, среднему классу) до некоторой степени поддерживали процессперераспределения дохода. Жесткое подавление студенческих выступлений против социального неравенства в 1968 году оставило горький осадок и стало угрозой легитимности правящей партии; Баланс классовых сил начал изменяться в 1970-х. Интересы бизнеса усиливали его независимую позицию и углубляли его связи с международным капиталом.
115
Программа, в соответствии с которой иностранный капитал открывал в стране предприятия, получавшие право импортировать материалы и оборудование в беспошлинном режиме для производства или сборки, чтобы готовый продукт снова вывезти для реализации за пределы Мексики.— Примеч. пер.
В 1970-е годы глобальный кризис, нанес Мексике еерьг езный удар. Правящая. Partido Revolucionario Institucional пыталась увеличить размеры государственного сектора экономики путем контроля над пострадавшими частными предприятиями и сохранения их в качестве источнику рабочих мест для удовлетворения интересов рабочего класса. С 1970 по 1980 год число государственных предприятий увеличилось более чем в два раза, как и число занятых на них работников. Но все эти предприятия терпели убытки, и государству приходилось заимствовать средства для их финансирования. Нью-йоркские инвестиционные банки, имевшие в распоряжении огромные суммы нефтедолларов, были рады предложить кредит. Благодаря нефтяным запасам Мексика была привлекательным заемщиком. Внешний долг страны вырос с 6,8 в 1972 году до 58 млрд долл. к 1982 году [116] .
116
Vasquez, "The Brady Plan".
Вскоре после этого началась реализация политики повышения процентных ставок, предложенной Уолкером. Рецессия в США привела к падению спроса на мексиканские товары, цены на нефть упали. Поступления в бюджет Мексики сократились, и издержки по обслуживанию долга стали непосильными. В августе 1982 года Мексика объявила дефолт. Массовый вывод капитала, начавшийся ранее в предвкушении падения песо, усилился. В качестве экстренной меры борьбы с кризисом президент Портильо национализировал банки [117] . Деловая элита и банкиры не одобрили этот шаг. Де ла Мадрид, который стал президентом всего через несколько месяцев, оказался перед политическим выбором. Он принял сторону бизнеса. Кто-то может сказать, что это было неизбежно, но политическая власть, которую имела Partido Revolucionario Institutional, допускала и другое решение. Де ла Мадрид был ориентирован на реформы, менее связан с традиционной политикой правящей партии и имел тесные отношения с капиталистическим классом и иностранными корпорациями. Новая комбинация МВФ, Всемирного банка, Министерства финансов США, сформированная Джеймсом Бейкером, чтобы вытащить Мексику из сложной ситуации, оказывала на нового президента дополнительное давление. Они настаивали не только на жесткой экономии бюджета. Впервые в истории Мексики было выдвинуто требование проведения широких неолиберальных реформ: приватизация, реорганизация финансовой системы, чтобы она более соответствовала иностранным интересам, открытие внутренних рынков для иностранного капитала, снижение тарифов, формирование более гибкого рынка труда. В 1984 году Всемирный банк, впервые в своей истории, предоставил заем стране в обмен на гарантии структурных неолиберальных реформ. Де ла Мадрид сделал Мексику открытой для глобальной экономики, присоединившись к ГАТТ (Генеральное соглашение по тарифам и торговле) и начав реализацию программы бюджетной экономии. Результат был крайне болезненным:
117
MacLeod D., Downsizing the State: Privatization and the Limits of Neoliberal Reform in Mexico (University Park: Pennsylvania University Press, 2004).
«С 1983 по 1988 год доход Мексики на душу населения падал на 5% в год; величина реальных зарплат рабочих сокращалась на 40—50%. Рост инфляции, который составлял 3—4% в год в 1960-х, превысил 15% после 1976-го и в течение нескольких лет составил свыше 100%… В то же время, из-за фискальных проблем правительства и переориентации основной экономической модели страны, государственные расходы на общественные программы сокращались. Субсидии на питание предоставлялись теперь лишь беднейшим слоям населения, качество общественного образования и здравоохранения снижалось» [118] .
118
Lomnitz-Adler C, "The Depreciation of Life During Mexico City's Transition into "'The Crisis'" в работе Schneider J. and I. Susser (eds.), Wounded Cities (New York: Berg, 2004), 47-70.
В Мехико в 1985 году это означало, что ресурсов «было так мало, что расходы на важнейшие городские нужды резко упали — на 12% на транспорте, на 25% — на питьевую воду, на 18% — на медицинские услуги и на 26% — на сбор мусора» [119] . Криминальная волна, последовавшая за этим, превратила Мехико из одного из самых спокойных в один из наиболее опасных городов Латинской Америки. Это было повторением, и во многих отношениях катастрофическим, того, что случилось с Нью-Йорком на десять лет раньше. Позже — и это было очень символично — правительство Мехико подписало с консалтинговой компанией Джулиани многомиллионный контракт, чтобы научиться, как бороться с преступностью.
119
Davis D., Urban Leviathan: Mexico City in the Twentieth Century ' (Philadelphia: Temple University Press, 1994).