Краткий конспект истории английской литературы и литературы США
Шрифт:
Но если Бака непосредственно следующая за этим эпизодом сцена тоже только смешит, то Аменофиса она повергает в еще большее смятение: две похоронные процессии схватились в воротах кладбища из-за того, что, преследуя свою выгоду, распорядители кладбища продали им одну и ту же усыпальницу...
«Как могут быть люди праведными, если чиновник плутует, а жрец не верует?» — в отчаянии взывает юноша к своей возлюбленной.
Нефертити появляется на страницах романа довольно рано. Исторически происхождение ее неизвестно, сообщает писательница и развивает свою версию: девочка была дочерью Аменофиса III и нубийской жрицы Луны. Ее кормилица — жена шурина фараона. Юный наследник случайно знакомится с Нефертити в доме своего дяди и воспитателя, и девочка выражает ему свою симпатию и искреннее
Внутренне наследник престола уже объявил войну жрецам Амона, захватившим и осквернившим религиозную власть. Становление Аменофиса как мужчины совпало с вызреванием тех перемен, которым суждено было случиться с его восшествием на престол. Наступило томительное время ожидания. Разочарование постигло юного богоискателя после встречи с верховным жрецом храма Атона: тот попросту не понял идеи божества света, жизни и любви. Аменофис возвращается к дискуссиям с Мериром и собственным медитациям и наблюдениям за природой. К изумленной радости Бака, он не только понимает идею скульптора об освобождении художников от пут традиций, но идет дальше — собственноручно делает на дощечке рисунок, запечатлевший утку в движении, тогда как воображение самого Бака поначалу «несмотря на его дерзкие идеи, находилось в плену старых форм». Будущий фараон ставит перед художником условие: отражать правду момента, правду индивидуальности и, наконец, правду чувств. Характерно, что, придя наконец к власти, юный Аменофис IV прежде всего делает Нефертити своей женой, а следующим главнейшим шагом считает сооружение нового храма Атона и утверждение новых путей искусства, чтобы научить художников и поэтов открывшимся ему истинам, предоставив царице-матери выслушивать ежедневные доклады визиря и главного казначея о делах при дворе и в провинциях, в армии и за границей.
Первая работа Бака как придворного скульптора — статуя Аменофиса IV — повергает его отца и учителя в такой ужас, что тот отрекается от сына. Но сам фараон и те, кто составляет узкий круг его ближайших друзей, довольны результатами его усилий: портретное сходство и живость скульптуры поразительны.
Ближайшее окружение молодого правителя пользуется его довернем, в этом кругу царит простота обращения, ни придворный этикет, ни ритуалы не соблюдаются: фараону достаточно, что никто из его друзей не позволяет себе вести себя фамильярно ни с ним, ни с его возлюбленной. И даже учитель Мерир со времени восшествия своего ученика на престол стал менее суровым и скованным формальностями.
Народ любит своего нового владыку: он запросто общается с подданными во время выходов на улицы столицы и даже врачует страждущих — говоря языком современным, с помощью гипноза.
Фараон поражает свою мать тем упорством, с каким с рассвета до заката отправляет бесчисленные молитвы и обряды религиозного очищения.
А также тем, что с женщинами из своего гарема он только беседует.
Но те утешают царственную мать, говоря, что «у божественного фараона на все своя пора». И правда: вскоре становится известно, что Нефертити ждет ребенка. Гораздо серьезней избыточное миролюбие юного фараона: «У меня есть Нефертити, скоро будет ребенок — и надо мной сияние Атона», — говорит он. А умудренная государственным опытом мать уточняет: «Счастье, что у тебя есть еще и армия».
Верховный жрец Айпи и сонм его приспешников намерены, как сообщают Аменофису, «осрамить Бога Солнца в день освящения нового храма», таким образом унизив и фараона. «Даже боги должны порой совершать расчеты», — резюмирует царица-мать и объясняет сыну:
«Те, кто с Айпи, легко убедили себя, что верны фараону и богу, сказав себе, что фараон одержим демонами, а их единственная цель — спасти себя и возвратить на путь, по которому ты на самом деле хочешь идти. Все эти люди уверены, что знают, как надо жить, а надо жить так, как жили всегда». Даже сам Айпи, уверяет она, не собирается свергать Аменофиса: ему надо только напугать юного правителя, показать свою власть при дворе.
При открытии храма Атона фараон, поклоняющийся этому богу, увидел в его святилище статую бога Амона. И, хоть Амон и почитался как покровитель всех богов, верховный жрец, по сути, действительно совершил святотатство, на самом деле оскорбил Аменофиса. Но просчитался: с одной стороны, фараон проявил прекрасные качества дипломата и, выказав почтение Амону, указал Айпи на факт своего освященного самим богом солнца, Рэ, превосходства и добавил, что не допустит распрей в храме, а посему требует вынести статую Амона и позволить процедуре освящения храма идти своим чередом.
С другой стороны, мудрые женщины — царица-мать Тай и кормилица Нефертити Тэй скрыли от подданных, что брат царицы, главнокомандующий войска, лежавший при смерти, пошел на поправку. Его появление в храме было расценено как чудесное возвращение с того света ради подавления мятежа против его царственного племянника. И, если бы не то, что Эхнатон отличался миролюбием, верховный жрец с приспешниками могли бы заживо сгореть на костре, как того желала Тай. Но их всего лишь заключили в крепость, чтобы после сослать на унизительные для их прежнего положения работы, а у визиря Рамоса, дальновидно не проявившего заранее своей позиции, всего только приняли отставку. Фараон же «как можно скорей совершил ритуал и вернулся к Нефертити», к тому времени разрешившуюся от бремени.
Фараон, разумеется, ждал мальчика, но пришел в восторг от рождения дочери и назвал ее Мернтатон — она стала первой, кто в царской семье был назван по имени Атона. Но и ее отец вскоре принял новое имя — Эхнатон, заявив при этом матери, что их семейство покидает столицу, чтобы в святом для их брака месте заложить новый престольный град — Эхетатон. Тай отнеслась к такой перспективе скептически: «Я могу раньше умереть».
Супруги же и кружок их ближайших друзей охвачены энтузиазмом грядущего градостроительства. Нефертити мечтает, чтобы в Эхетатоне каждый дом был окружен садом. Эхнатон вторит ей: «Я не веду заграничных военных кампаний. Я могу отдать армии приказ легко и быстро построить город мира. Мне не нужны колонны и стены, возведенные навечно. Здесь все должно быть только красиво и удобно для жилья. Жизнь должна меняться, а потому мы можем все перестроить, как только пожелаем».
На месте будущей столицы их ждут и сюрпризы Вот простой резчик камня для надгробий, Дутмос, не узнав разгуливающего, как в сказке, инкогнито, царя, признается, что хотел бы служить фараону, что ему по душе проповедуемые новые принципы искусства, хотя, по его мнению, «Бак заходит в своих работах слишком далеко», а Атон для него — божество не высшее, ибо для него все равны — как боги, так и люди. Эхнатон великодушно прощает простодушного подданного, который, несмотря на непочтительность, искренне исповедует принципы, близкие его собственным. Фараон делает его своим соратником наравне с Баком. В другом случае Эхнатону предстоит решить куда более сложную социально-психологическую проблему. Брат Мерсур, к которому он относится более чем прохладно, заявляет о своем желании жить в новом городе и служить новому богу: «Как быть с теми, кого бы я не хотел видеть в Эхетатоне? — размышляет фараон. — Ведь Мерсур — искренне преданный слуга Атона!»
Изображений Эхнатона в качестве победителя, разящего врагов и захватывающего пленников, не существует, сообщает автор в предисловии.
В тексте романа Дутмос в конце первого дня закладки новой столицы обращается к Нефертити с тем же вопросом, что беспокоил царицу-мать: «А как же все эти высшие чиновники и жрецы? Они же любят свою власть и захотят, чтобы все оставалось по-старому! Сумеет ли он устоять против них и их непонимания, которое обернется враждебностью? Ведь это все равно, как если бы я стал резать камень бритвой!»