Краткий курс по русской истории
Шрифт:
Первое место между городами Московскаго государства после столицы в XVI в. принадлежало Новгороду Великому. Ланноа еще застал его таким, каким был он в лучшее время своей жизни, и так описывает его наружный вид: «Город необыкновенно обширен, расположен на прекрасной равнине, окруженной лесами; но огорожен он плохими стенами, состоящими из плетней (de cloyes) и земли, хотя башни на них каменныя; на берегу протекающей среди города реки расположена крепость, в которой находится главная в городе церковь св. Софии; здесь живет епископ города. [307] Одерборн говорит, что некогда одно имя этого города приводило в страх соседей и что новгородская поговорка «кто против Бога и Великаго Новгорода» очень часто повторялась у саксонцев. Иностранцы говорят об огромных богатствах независимаго Новгорода, бывших следствием его обширной торговли: по словам Кампензе и Герберштейна, московский государь, завоевав Новгород, вывез оттуда более 300 возов, наполненных золотом, серебром и другими дорогими вещами. Несмотря на страшныя бури, которыя пронеслись над Новгородом во второй половине XV в., в XVI его продолжают называть знаменитейшим и богатейшим городом Московскаго государства после столицы. К нему с большею справедливостью, нежели к Москве, можно было приложить замечание Иовия об удобствах водных сообщений, и англичане не без основания называли его лучшим торговым городом в государстве: хотя государь, пишет Ченслер, утвердил свой стол в Москве, но положение при реке, открывающей путь к Балтийскому морю, дает Новгороду первенство пред столицей в торговле, привлекая к нему больше купцов. О наружном виде его в XVI в. иностранцы сообщают немного сведений. По словам Иовия, Новгород славился безчисленным множеством зданий; в нем было много богатых и великолепных монастырей и изящно-изукрашенных церквей. Здания, впрочем, почти все были деревянныя. Англичане доносили, что, уступая Москве в достоинстве, он значительно превосходил ее обширностью. Новгородский кремль имел почти круглый вид и был окружен высокими стенами с башнями; [308] кроме собора и зданий подле него, в которых жил архиепископ с духовенством, в нем почти не было других зданий. За год до приезда Поссевина в Новгород один иностранный архитектор окружил кремль новой, земляной стеною, на которой поставил несколько бойниц с пушками. В письме к начальнику иезуитскаго ордена Поссевин прибавляет, что в кремле, кроме упомянутых зданий, было еще несколько деревянных хижинок, а около города по Ильменю и с других сторон было много монашеских обителей; Поссевин считает в Новгороде в мирное время не более 20.000 жителей: такова была разница между Новгородом XVI и Новгородом XIV века, когда в нем считали до 200 000 жителей. Кроме материальных потерь, понесенных им в XV и XVI в., иностранцы указывают и потери нравственныя: Герберштейн замечает, что жители его отличались прежде большею мягкостью нравов и прямотою характера, но что с тех пор, как поселились в нем более грубые и криводушные жители из московских областей, нравы города сильно испортились. В XVII в. Новгород продолжал сохранять важное значение в торговле Московскаго государства; но о том, каким был он прежде, во время своего процветания, можно было только догадываться по скудным остаткам: вокруг города видны были еще следы прежних стен, а также развалины церквей и монастырей, бывших некогда в черте города. [309]
307
G. de Lannoy, 19.
308
Каменный детинец построен в Новгороде в 1491 г.
309
Oderbornii «Vita Ioanni Basilidi» в «Rerum Moscoviticarum auctores varii», p. 243. – Кампензе, 22. Iob. 36. – Herberstein, 54. – Possevino, 15, 17 и след. – Ulfeld, 13. «Supplementum ad historica Russiae Monumenta», № CLXII. – Olearius, 90. – Carlisle, 304.
Псков, этот младший брат Новгорода, подобно ему много потерпел от Москвы, но и в XVI веке сохранял еще важное значение в Московском государстве. В концов этого века он особенно стал известен иностранцам благодаря знаменитой осаде его Ст. Баторием и считался первою крепостью в государстве. Ланнуа, проездом из Новгорода посетивший и Псков, ограничивается относительно последняго немногими словами, что он очень хорошо укреплен каменными стенами с башнями и имеет очень большой замок, в который никто из иностранцев не смеет входить, в противном случае подвергается смерти. [310] Затем о внешнем виде Пскова мы не встречаем у иностранцев известий почти до конца XVI в. Герберштейн замечает только, что Псков – единственный город в государстве, который весь окружен стенами. Более обстоятельное описание его сообщает Поссевин, долго живший в польском лагере пред Псковом. По его словам, Псков окружен каменной стеною, с башнями, материал для которой доставляло русло реки (Великой); по средине города, имеющаго вид продолговатаго треугольника, проходит другая стена, при которой расположены один за другим три замка. [311] Ульфельду сказывали в Пскове, что этот город имеет 300 церквей и 150 монастырей; и те и другие почти все каменные. По описанию Вундерера, посетившаго Псков в 1589 году, город был очень многолюден и делился на 4 части, имевшия вид особых городов, окруженных каменными стенами. Здесь жило много иностранных купцов и ремесленников; люди каждаго ремесла жили особо; жилища кузнецов и других мастеров, употребляющих огонь при своих работах, расположены были длинными рядами вдали от других. Дома простых граждан в Пскове были большей частью деревянные и окружались заборами, плетнями, деревьями и огородами; над воротами каждаго дома висел литой или писанный образ. В этом городе, битком набитом, по выражению Поссевина, деревянными зданиями, по сомнительному показанию Вундерера, считалось до 41.500 домов. В одном из замков Вундерер видел очень красивый дворец государя, в котором все покои убраны были красным бархатом. Подле замка стоял большой каменный дом, называвшийся Pachmar, в котором иностранные купцы выставляли свои товары, продавали, покупали и меняли. Потом Вундереру показывали другое здание, в котором держали несколько белых медведей, белых волков и буйволов для боя. [312] Несмотря на множество зданий, какое показывают в Пскове Вундерер и Поссевин, последний и в нем, как в Новгороде, считает в мирное время не более 20.000 жителей. По словам Герберштейна, псковитяне отличались прежде обходительностью, торговыя дела вели добросовестно, без хитрости и обмана; но со времени поселения между ними москвитян нравы в Пскове, как и в Новгороде, изменились к худшему. [313] В XVII в. Псков сохранял еще значительные размеры, имел в окружности, по свидетельству Штрауса, более 2-х миль, но вблизи представлял жалкий вид; дома в нем были по-прежнему почти все деревянные, а стены хотя и каменныя, но с плохими башнями, улицы нечистыя и немощеныя, кроме главной, выходившей на торговую площадь; эта улица вымощена была вдоль положенными бревнами. [314]
310
G. de Lannoy, 22: ou nul francq crestien ne peut entrer qu'il ne lui faille murir.
311
Эти три замка были Кремль, Средний город и Большой город.
312
Darnach fuhrt mann uns in ein ander Hausz, in dem unter der Erde ettlich weisz Beeren, weisz Wolff und Uhrochse zum Kempfen ernehret werden. «Frankf. Archiv fur altere deutsche Litter.» etc., herausgegeb. von Fichard, B. II, S. 202.
313
Possevino, 18. – Herberstein, 56. – Ulfeld, 12.
314
Struys, 106.
Москва, Новгород и Псков имели каменныя крепости. К таким же крепостям причисляются во второй половине XVI в. Порхов, Старица, Нижний, Александровская слобода, Белозерская крепость и другие города. Построенная при Иоанне III каменная крепость на ливонской границе – Иван-город во второй половине XVI в. отходила на некоторое время к шведам. Но большая часть крепостей и в XVI в. состояла из деревянных укреплений. В начале этого века Московское государство приобрело важную деревянную крепость Смоленск, [315] за которую шла давняя борьба между двумя соседними государствами; эта борьба продолжалась и после присоединения Смоленска к Московскому государству, весь XVI и даже XVII век. По описанию Герберштейна, город расположен в долине, окруженной со всех сторон холмами и лесами; в окрестностях его видны развалины многих каменных монастырей. Кобенцелю Смоленск показался величиной с Рим; здания в нем все деревянныя, кроме соборнаго храма в крепости на горе. Крепость, расположенная на левом берегу Днепра, на возвышении, была застроена домами и имела вид отдельнаго города; с одной стороны она омывалась рекой, а с другой окружена была глубоким рвом и заостренными бревнами (тыном). Поссевин не упоминает о тыне, но говорит, что крепость окружена насыпью, обделанной плетнем, в отверстиях которой поставлены пушки. В правление Бориса Годунова крепость обведена была новою, каменною стеной; по описанию Маскевича, присутствовавшаго при осаде Смоленска в 1609 году, эта стена имела три сажени толщины и 3 копья вышины; на ней было 38 четыреугольных и круглых башен, на разстоянии 200 сажен друг от друга. В городе до польской осады в 1609 г. было около 8.000 домов; но разорение, какое потерпел он во время этой осады, было так велико, что еще при Мейерберге он представлял одне развалины. Проезжая чрез Смоленск в 1678 году, Таннер заметил в крепости оживленную деятельность: достраивали новыя каменныя стены. В городе между товарами на рынке Таннер заметил больше всего горшков и деревянной, красиво выточенной посуды. [316]
315
Clavis Moscuae, по выражению Таннера.
316
Herberstein, 52. – Кобенцель, 140. – Possevino, 19. – Буссов, 29. – Маскевич, 19. – Mayerberg, II, 154. – Tanner, 32. – Neuville, 4. – Лизек называет Смоленск inexpugnabile patriae totius antemurale et potentissimum Borysthenis frenum (стр. 26).
Некоторые города, по свидетельству Поссевина, были окружены бревнами, сложенными в четыреугольники, которые наполнялись землей или песком, отчего их трудно было разбивать, а чтобы они не легко загорались, их обмазывали глиной. [317] Кроме упомянутых городов, в XVI в. считались важными пограничными крепостями Казань и Астрахань. По описанию Олеария и Штрауса, Казань довольно большой город с деревянными укреплениями и домами; но крепость окружена толстыми каменными стенами и снабжена артиллерией и значительным гарнизоном; русло реки Казанки служит для нея очень хорошим рвом. В городе живут Русские и Татары; последним запрещено входить в крепость под страхом смертной казни. [318] Тверь, Рязань, Владимир и Нижний принадлежали к числу значительных городов, но не считались важными укрепленными местами, хотя и в них были крепости, а в Нижнем была даже каменная крепость, построенная великим князем Василием Ивановичем против Черемис, как замечает Герберштейн. Тверь, по описанию Поссевина, казалась издали очень большим городом; она имела довольно большое количество домов, но населением много уступала Пскову и Смоленску, т. е. в ней далеко не было и 20.000 жителей. Город расположен на левом берегу Волги и, если верить показанию Меховскаго, имел 160 деревянных церквей; против него, на другом берегу реки, стояла деревянная крепость, в которой, по свидетельству того же иностранца, было 9 церквей, и из них только соборная была каменная. В смутное время Тверь, подобно многим другим городам Московскаго государства, подверглась страшным опустошениям, от которых не могла долго оправиться; от прежних стен ея не осталось и следа. В половине XVI века она была маленьким городком, окруженным деревянными укреплениями, и имела не более 150 домов. [319] К менее значительным по величине городам причисляются в XVI в. Вологда и Ярославль; последний Флетчер называет самым красивым по местоположению. Вологда имела крепость; но оба эти города были гораздо важнее в торговом отношении. Значение Вологды увеличилось особенно с того времени, как открылась торговля с англичанами чрез Белое море: выгодное положение на торговом пути между гаванью св. Николая и Москвой делало ее важным складочным пунктом в этой торговле. По описанию англичан, Вологда довольно большой город; посад его весь состоит из деревянных зданий, не исключая и церквей; крепость окружена красивою и высокою каменною стеною; в ней много церквей, между которыми есть каменныя. В городе живет много богатых купцов. Благодаря его торговому значению, там всегда бывает большое стечение народа, особенно осенью, когда происходит движение товаров между Москвой и гаванью св. Николая; купцы, направляющиеся от Белаго моря к Москве, доплыв до Вологды, ждут здесь открытия саннаго пути, чтобы двинуться к столице. [320]
317
Possevino, 17.
318
Olearius, 287. – Struys, 154.
319
«Rerum Moscoviticarum auctores varii», p. 207. – Petrejus, 381. – Mayerberg, II, 74.
320
Hakluyt, I, 348 и 349, 423. – Carlisle, 107.
В XVII в. на двух противоположных окраинах Московскаго государства с важным торговым значением являются два города: один новый – Архангельск, другой старый – Астрахань. Архангельск, по описанию Олеария, построен при устье Двины, там, где она разделяется на два рукава и омывает остров Подеземский (Пудожерский). Сперва корабли входили в левый рукав Двины, при монастыре св. Николая; в этом месте, столь важном в торговле XVI в., было маленькое поселение, состоявшее, по описанию английскаго посла Рандольфа, из четырех русских домиков и одного, принадлежавшаго английской компании; эти дома расположены были подле деревянных стен монастыря, в котором было не более 20 монахов. Но когда устье леваго рукава обмелело от наноснаго песку, а правый рукав сделался глубже, то корабли стали входить в последний, и здесь в 1584 г. основан был новый город. Горсей, проезжая здесь в 1584 г., видел только небольшую крепость, [321] которой управлял князь Василий Андреевич Звенигородский; при нем было несколько стрельцов. Скоро около крепости образовался посад, благодаря торговому значению этого места. По описанию Олеария, город не велик, но знаменит обширною торговлей; ежегодно голландские, английские и гамбургские корабли приходят туда с разными товарами; к этому времени съезжаются сюда купцы со всего государства, особенно немцы из Москвы с русскими товарами. [322] Астрахань, по описанию того же Олеария, расположена на песчаном острове Долгом, при главном рукаве Волги, в 12 милях от ея впадения в море. Иоанн IV, завоевав Астрахань, обнес ее толстою каменною стеною; при Алексее Михайловиче город был распространен; в нем возникла новая часть, где поселены были стрельцы, отчего она и названа Стрелецким городом. Штраус называет Астрахань одним из лучших городов Московии, как по величине, так и по красоте. Она имела более 1.000 саженей в окружности. Издали, с Волги, город представлял очень красивый вид, благодаря множеству каменных башен и колоколен; но вблизи впечатление переменялось, наблюдатель видел массу почти только деревянных зданий, дурно построенных. Крепость снабжена сильным гарнизоном и пушками, которых было более 500; гарнизон состоял из 9 стрелецких приказов, по 500 человек в каждом. Находясь на границе двух частей света, Астрахань служила средоточием обширной торговли; сюда стекались купцы из разных стран Европы и Азии; на гостинном дворе в Астрахани Аврил встретил представителей почти всех наций мира. Армяне занимали в Астрахани целое предместье; кроме того, сюда приезжали Бухарцы, Персияне, Черемисы, крымские и ногайские Татары, даже Индейцы. [323]
321
The new castle called Archangel. Hakluyt, I, 530.
322
Hakluyt, I, 422. – Olearius, 114.
323
Olearius, 318 и след. – Struys, 165. – Avril, 96 и 103.
Большая часть крепостей Московскаго государства и в XVII в. имела деревянныя укрепления; каменныя укрепления имели, кроме столицы, следующие города, как их перечисляют Маржерет и Мейерберг: Борисов, Смоленск, Можайск, Иваньгород, Новгород-Северский, Псков, Новгород-Великий, Нижний, Коломна, Казань, Астрахань, Порхов, Вологда, Путивль и Тула. [324]
Чем более поражал своею громадностью и многолюдством главный город Московскаго государства, находившийся в центральной его области, тем заметнее был недостаток больших городов в других областях. Если и во внутренних областях было много городов, едва заслуживавших это название, то еще менее заслуживала его большая часть городов, бывших на окраинах государства. Мы имеем несколько указаний на то, каковы были эти города в северных областях. Пустозерск, по одному английскому известию, имел в XVII в. от 80 до 100 домов; в городке Печоре было всего три церкви; другой городок Устьцильма состоял из 60 домов; в Коле была всего одна улица, состоявшая из низких деревянных домиков, покрытых рыбьими костями. [325]
324
Маржерет, 34. – Mayerberg, II, 62 и 63.
325
Мильтон, «История Московии» («Отеч. Зап.», т. CXXXI, отд. I, стр. 106 и 107).
Что касается вообще до характера городов в Московском государстве, то иностранцы замечали, что количество населения в них гораздо меньше, нежели сколько можно было бы предполагать, судя по количеству зданий. Это происходило от того значения, какое имел город в Московском государстве: он был прежде всего огороженным местом, в котором окрестное население искало убежища во время неприятельскаго нашествия. Чтоб удовлетворить этой потребности, так часто возникавшей благодаря обстоятельствам, среди которых слагалось государство, города должны были иметь большие размеры, нежели какие нужны были для помещения их постояннаго населения, – и мы знаем, что окрестные землевладельцы и монастыри имели в городах «осадные» дворы, куда они перебирались с своими пожитками в случае неприятельскаго нашествия. Поссевин, говоря о числе жителей в некоторых городах, делает оговорку, что столько бывает в них жителей, когда нет войны. Эта оговорка была необходима: в случае нападения неприятелей окрестное население с движимым имуществом сбегалось в ближний город, который вследствие этого непомерно наполнялся. Сколько собиралось в таких случаях народа в городах, видно из того, что одних погибших от пожара в Москве во время крымскаго разгрома в 1571 году полагали до 800 000 человек. Но мы напрасно стали бы искать в русском городе XVI или XVII века тех основных черт, которыя мы привыкли соединять с понятием европейскаго города как центра, в котором сосредоточивается торговое и промышленное население известнаго округа. В Московском государстве, как стране преимущественно земледельческой, где в такой степени преобладала первоначальная промышленность и так слабо развито было ремесло, очень немногие города подходили сколько-нибудь под понятие города в европейском смысле; остальные вообще только тем отличались от окрестных селений, что были огорожены и имели большие размеры; но большинство населения их промышляло теми же занятиями, как и окрестные сельские жители. В стране, где так еще слабо было разделение труда, где каждый старался по возможности сам удовлетворить своим ограниченным потребностям, ремесленный труд не мог достигнуть значительнаго развития и цениться дорого. Иностранцы говорят, что только в Москве можно было найти несколько опытных мастеров по разным ремеслам, да и те были большею частью Немцы; в других городах почти не было никаких мастеров, кроме сапожников и портных. По свидетельству Герберштейна, промышлявшие ручным трудом по найму получали в Москве 1 ? деньги за день работы, мастера по 2 деньги; о золотых дел мастерах он говорит, что труд их вообще ценился очень дешево. Гваньини прибавляет к этому, что когда жизненные припасы дорожали, труд мастеров еще более падал в цене, так что усиленной работою они едва могли заработать себе хлеба на день. [326] Наконец, мы знаем, что большая часть новых городов и городков Московскаго государства возникла не вследствие экономических потребностей страны, но вследствие государственных соображений, по распоряжениям правительства. Эти причины и производили то любопытное явление, что даже в XVII в. в описях многих городов перечисляются дворы служилых людей, пашенных людей, но о посадских, торговых и ремесленных людях говорится, что их нет.
326
Buchau, 245. – Herberstein, 40 и 42. – Guagnini, 179.
XI. Торговля
Из неразвитости искусств и ремесл и из преобладания промышленности первоначальной можно уже заключать, какие предметы торговли ставила на рынок страна и в каких сама нуждалась: ставила продукты земледелия, меха и вообще сырыя произведения, нуждалась преимущественно в произведениях непервоначальной, мануфактурной промышленности, в предметах роскоши и культуры. Главными торговыми городами на севере и в XVI в. оставались Новгород и Псков, имевшие значение преимущественно как посредствующие рынки, чрез которые страна отпускала на запад свои товары и получала иностранные. Во второй половине XVI в. важным торговым пунктом сделалась гавань св. Николая при устье Северной Двины, благодаря открытию торговых сношений с Англией. Затем следовали Вологда и Ярославль, имевшие важное значение и во внутренней торговле. На юге, во второй половине XVI в., государство приобрело важный для восточной торговли город Астрахань. В XVII в. Астрахань и Архангельск были главными пунктами внешней торговли Московскаго государства. Москва имела значение преимущественно как центр внутренняго торговаго движения. В продолжение всей зимы привозили сюда из окрестных мест дрова, сено, хлеб и другие предметы; в конце ноября окрестные жители убивали своих коров и свиней и во множестве свозили их замороженными в столицу. Рыбу также привозили замороженной и твердой как камень, что очень дивило иностранцев. [327] Цены этих товаров, свозившихся в Москву, казались иностранцам необыкновенно дешевыми. Барбаро говорит, что говядину продавали не на вес, а по глазомеру; за один марк (marchetto) можно было купить 4 фунта мяса; 70 кур стоили червонец; по словам Иовия, курицу или утку можно было купить за самую мелкую серебряную монету. Во время пребывания Контарини в Москве 10 венецианских стар (30 четвериков) пшеницы стоили червонец; так же дешево продавался и прочий хлеб; три фунта мяса стоили один сольд, 100 кур или 40 уток – один червонец, а самый лучший гусь не более 3 сольдов. [328] Контарини видел на московских рынках много зайцев, но другой дичи почти совсем не было видно. Герберштейн говорит, что мера хлеба продавалась в Москве по 4 или по 6 денег. Можно верить такому обилию припасов на московских рынках и их дешевизне, зная, что Москва была главным средоточием внутренняго торговаго движения страны. Англичане писали, что по дороге от Ярославля к Москве они видели иногда до 700 или 800 возов с хлебом и соленой рыбой, направлявшихся к столице; туда же ехали за хлебом жители отдаленнаго Севера и везли с собой на продажу рыбу, меха и кожи. [329] С другой стороны направлялись к Москве Татары с юга по Волге, Оке и Москве-реке. До завоевания Астрахани из Москвы ежегодно ходило сюда несколько судов за солью и рыбой. С присоединением Астрахани к Московскому государству, это движение по Волге должно было оживиться и принять большие размеры. В 1636 году Олеарий видел на Москве-реке много больших судов, шедших из Астрахани к столице с медом, солью и соленой рыбой. Из внутренних областей суда отправлялись к Астрахани весной, в полую воду, когда судоходство по рекам не встречало таких затруднений в мелях, как летом. Около Саратова тот же путешественник встретил две большия барки, шедшия из Астрахани; на каждой было по 400 работников. Одна принадлежала патриарху и везла разные жизненные припасы; другая была царская с икрой. [330] По Волге шло самое оживленное торговое движение; в речной области Волги указываются и важнейшие пункты внутренней торговли. В двух милях от города Мологи, вверх по реке Мологе, по берегу ея, при церкви, которая вместе с развалинами крепости осталась от находившагося здесь прежде Холопьяго города, бывала самая многолюдная, по словам Герберштейна, ярмарка в целом государстве, куда, кроме Шведов, Ливонцев, Русских, съезжалось много Татар и других иностранцев из отдаленных северных и восточных стран. Торговля здесь была исключительно меновая: стрелы, ножи, ложки, топоры, готовыя одежды и другия подобныя вещи меняли преимущественно на меха. Ярославль славился своей торговлей, главными статьями которой были кожи, сало и хлеб; там продавался также воск кругами, хотя этот товар в большем количестве являлся на других рынках. Герберштейн говорит, что Дмитров лежит на р. Яхроме, впадающей в реку Сестру, а последняя впадает в Дубну, приток Волги; вследствие этого в Дмитрове жило много богатых купцов, которые привозили товары с востока Каспийским морем и Волгой и разсылали их по городам Московскаго государства. Агенты Английской компании писали, что из областей по Верхней Волге каждое лето ходило к Астрахани до 500 больших и малых судов за солью и рыбой. Некоторые из этих судов были в 500 тонн. [331] По значению в торговле первое место после Волги занимала Северная Двина, поддерживавшая торговыя связи отдаленнаго севернаго края с внутренними областями государства. В системе Северной Двины также были пункты важные во внутренней торговле с Россией. Такова была Вологда, о которой один агент Английской компании писал, что нет города в России, который не торговал бы с ней. Преобладающими предметами на вологодском рынке были лен, пенька и сало. На значение Вологды, как средоточия торговаго движения по Северной Двине, указывает и другое английское известие, что вологодским купцам принадлежала большая часть насадов и дощаников, плававших по Северной Двине, на которых перевозилась соль от морского берега в Вологду. Одной из главных статей промышленности и торговли севернаго края были меха; важным рынком меновой торговли был Устюг Великий. По свидетельству Иовия, сюда съезжались промышленники из Перми, Печоры, Угории и других отдаленных краев, привозя с собою разные меха. Но первое место в торговле мехами и другими произведениями севера занимали Холмогоры: сюда на зимнюю никольскую ярмарку привозили на оленях из Печоры, Пинеги, Лампожни и Пустозерска редкие и дорогие меха собольи, куньи, лисьи белые, черные и рыжие, заячьи и горностаевые. Этот же город в изобилии снабжал северный край солью и соленою рыбой. Из поволжских городов значительную торговлю мехами производила Казань. [332] О меховой промышленности находим некоторыя любопытныя подробности у иностранцев XVI в., преимущественно у Герберштейна. Иовию объясняли прежнюю дешевизну мехов тем, что жители отдаленнаго севера по простоте своей прежде часто меняли их на самыя дешевыя вещи московским купцам; так жители Перми и Печоры, по его словам, еще недавно платили за железный топор столько соболей, сколько московские купцы, связав вместе, могли продеть их в отверстие топора, куда влагается топорище. Собольи меха ценились по густоте, черноте и длине волоса, также по времени, в которое пойман был зверь. Герберштейн слышал, что в Москве бывали иногда собольи меха, продававшиеся по 20 и по 30 золотых, или рублей, но ему самому не удалось видеть такие. В XVII в. некоторые собольи меха продавались в Москве рублей по 100 и более; самые маленькие стоили 1 рубль. Горностаевые продавались по 3 и по 4 деньги за шкуру; лисьи, особенно черные, из которых преимущественно делали шапки, ценились очень дорого; иногда десяток продавали по 15 рублей. Беличьи меха привозили связками, по 10 шкурок в каждой; из них две были самыя лучшия, три похуже, четыре еще хуже и одна последняя самая дурная; каждая порознь продавалась по 1 или по 2 деньги. Бобровые меха были в большой цене, ими обшивали полы верхняго платья. Меха домашних кошек носили женщины. Из теплаго песцоваго меха делали преимущественно одежды для дальних зимных поездок. По известиям XVII в., в Москву привозили по Волге много барашковых шкурок, очень волнистых, которыя ценились довольно дорого. [333] Герберштейн в географическом очерке страны указывает и торговые пути от Москвы на север. Из Москвы через Переяславль лежал путь к Костроме, Ярославлю и Угличу. Уже здесь не знали точно разстояний, по причине множества болот и лесов; то же замечание постоянно повторяется при описании страны далее на север. От Ярославля шел прямой путь к Вологде, а оттуда к Устюгу, от котораго по Двине шел прямой водный путь на север; но кратчайший путь из Вологды в Двинскую область был на реку Вагу. На Белоозеро из Москвы было два пути – кратчайший зимний чрез Переяславль на Углич и летний на Ярославль, но и тот, и другой были очень неудобны, особенно летний, по причине множества лесов, болот и рек, чрез которыя во многих местах надо было делать мосты и гати; трудность этих путей за Волгой увеличивалась еще тем, что они проходили большею частью по малолюдной стране, где земли почти не обрабатывались и редко попадались жилыя места. В Вятку было также два пути – один кратчайший через Кострому и Галич, но более трудный и опасный, по причине болот и лесов между Галичем и Вяткой и разбойничества бродивших здесь Черемис; другой более длинный, но и более безопасный шел на Вологду и Устюг. В Пермь сухим путем ездили только зимой; летом ехали туда на Вологду и Устюг, откуда плыли по Двине в Вычегду. [334] Ехавшие из Перми в Устюг плыли вверх по Вышере и прошедши чрез несколько рек, причем иногда надо было перетаскивать лодки из одной реки в другую сухим путем, приплывали наконец к Устюгу. Огромность разстояний и характер поверхности земли делали сообщения в северных странах крайне затруднительными и медленными. Летом ездить сухим путем было большею частью невозможно, потому должно было плыть реками, хотя от этого путь иногда очень удлинялся. Понятно, какое значение для торговли имела в этих странах зима с своими снегами и льдами. Кроме оленей, для перевозки тяжестей на севере употребляли, по свидетельству Герберштейна, больших собак, запрягая их в сани. Зимой, говорит Контарини, на русских санях, запряженных в одну лошадь, весьма легко перевозить всякия тяжести, тогда как летом езда почти невозможна от большой грязи и множества мошек. Сани, по описанию того же путешественника, были очень похожи на дом и запрягались обыкновенно в одну лошадь, которая везла их с необыкновенною скоростью.
327
Контарини, 109. – G. de Lannoy, 22.
328
Сольд 1/124 червонца или ?0 ливра.
329
Иовий, 49. – Herberstein, 58. – Clemens Adam в «Rerum Moscoviticarum auctores varii», p. 150.
330
Olearius, 272, 278 и 300.
331
Herberstein, 50 и 57. – Hakluyt, I, 408.
332
«Rerum Moscoviticarum auctores varii», p. 151. – Hakluyt, I, 264. – Барбаро, 60.
333
Tanner, 104.
334
В житии Стефана Пермскаго указывается последний путь: «всякому хотящему шествовати в Пермскую землю, удобствен путь есть от града Уствыма рекою Вычегдою вверх, дондеже внидет в самую Пермь». Соловьев, «История России». IV, 264.
Торговое движение на юге едва ли встречало меньше затруднений, чем на севере; путь по безводной и безлесной степи был часто так же труден и опасен, как и путь по лесным и болотным пространствам севера. Ранния известия говорят нам о сильном развитии торговли по широкому водному пути, который представляла Волга; но те же известия говорят и о развитии разбойничества на ней. Со второй половины XVI в. юго-восточныя степи начали населяться из Московскаго государства; при сыне Иоанна Грознаго явились на Волге города: Шанчурин, Саратов, Переволока, Царицын; таким образом путь к главному торговому городу на юге более и более очищался; но как медленно совершалось это, можно видеть из сравнения известий очевидцев о путешествии из Астрахани в Москву в конце XV и в конце XVI в. Контарини, проехавший в 1476 г. по этому пути с большим купеческим караваном, пишет, что ехали в большом страхе, поминутно ожидая нападения, особенно там, где Дон подходит на ближайшее разстояние к Волге, через которую переправлялись на плотах, наскоро сработанных в ближнем леску; в степи почти не было видно следов дороги; путники ограждались на ночь повозками в виде крепости и ставили караульных; ехали 47 дней. Очевидцы разсказывали Поссевину, что в обширных пустынях между Астраханью и Москвой путешественники иногда по целым месяцам остаются без хлеба, питаясь рыбой и дичью. [335] От Астрахани до Казани плыли по Волге 10 дней. Другой водный путь для торговли Москвы с магометанскими странами шел по Дону. По словам Герберштейна, при Данкове, старом и разрушенном городе, нагружались суда, отправлявшияся в Азов, Кафу и Константинополь; эта нагрузка происходила обыкновенно осенью, в дождливое время года, потому что летом Дон здесь мелководен и не подымает значительных судов с грузом. До Азова плыли отсюда 20 дней. В Азове собирались купцы из разных стран. По словам Ласскаго, здесь турки и татары производили торговлю с московскими купцами, выменивая у них меха на шелковыя и шерстяныя материи и драгоценные камни. [336] От Азова в 5-ти днях пути находился Перекоп; но сюда из Москвы ездили другим путем, чрез Путивль; путь этот был сопряжен со многими неудобствами, затруднявшими торговое движение. По словам Герберштейна, в здешних пустынях, при переправе чрез реки, на путников часто нападали бродячие Татары и уводили их в плен. Михалон также говорит, что когда купцы, для избежания двойной переправы через Днепр и платы литовской пошлины, оставив старую дорогу чрез литовския владения, направляются из Тавриды прямо в Московию чрез Путивль или возвращаются оттуда непроходимыми степями, то часто делаются добычей бродящих в тех местах разбойников. [337] Михалон называет путь из Тавриды чрез Литовския владения старою дорогой торговли с Крымом. Эта дорога шла на Киев, который, по своему положению на третьей главной реке восточной Европы, текущей на юг, имел важное значение в восточной торговле. По словам Михалона, Киев изобиловал иноземными товарами, ибо для всего, что привозилось из Персии, Индии, Аравии, Сирии на север в Москву, Псков, Новгород, в Швецию и Данию, не было, по его словам, другой более верной, прямой и известной дороги, как от порта Эвксинскаго моря, т. е. от Кафы через ворота Тавриды и Тованский перевоз на Днепре и потом через Киев. Этой дорогою часто ездили иноземные купцы, собираясь большими караванами человек по 1000, с повозками и верблюдами. Как иногда была верна и безопасна эта прямая дорога, как называет ее Михалон, можно видеть из его же замечания, что упомянутые караваны, приносившие большия выгоды киевским воеводам, купцам, менялам, лодочникам и проч., были выгодны и тогда, когда проходили в зимнее время по полям и их заносило снегом; таким образом случалось, что грязныя киевския хижины наполнялись дорогими шелковыми тканями, мехами, ароматами и проч., так что, добавляет Михалон, я находил там шелк, продававшийся дешевле льна в Вильне, а перец дешевле соли. [338]
335
Контарини, 91—104. – Possevino, 12.
336
Herberstein, 48 и 49. – «Historica Russiae Monumenta», I, № CXXIII.
337
Михалон, 67.
338
Там же.
Навстречу торговому движению из Крыма на Киев шло торговое движение из Московскаго государства по Днепру. Контарини говорит, что в Киев съезжалось множество купцов из Великой России с мехами, которые они отправляли в Кафу. [339] Герберштейн указывает сборные пункты этого движения по Днепру: на верхнем течении Днепра, там, где с ним соединяется Днепрец, нагружались суда товарами из Москвы и Холопьяго городка и отправлялись в Литву; недалеко оттуда находился монастырь св. Троицы, где купцы останавливались. Под Вязьмой течет речка того же имени, которая в двух верстах ниже впадает в Днепр; по ней суда, нагруженныя товарами, одни отправлялись от этого города в Днепр, а другия приходили сюда из Днепра, поднявшись вверх по его течению. [340]
339
Контарини, 21.
340
Herberstein, 52.