Крайние меры
Шрифт:
Судя по тону Мичэма, сам он телевизором не интересовался.
— Вот-вот начнутся «Сады Эдема», миссис Мичэм, — сказал Фредерик.
— Да, знаю, — произнесла, сразу оживившись, старушка, и, поддерживаемая мужчиной в белом, пошла к крошечному лифту.
Когда кабинка с шумом начала подъем, Мичэм вернулся к Джилл и Питтману.
Они вошли в одну из комнат, расположенных по обеим сторонам коридора, заставленную книжными шкафами, где стояли переплетенные в кожу тома, в основном по вопросам юриспруденции. Мебель не бросалась в глаза,
— Присаживайтесь. — Жестом руки хозяин указал на кресла. — Может быть, попросим Фредерика что-нибудь нам принести?
Питтман и Джилл опустились в кресла друг против друга, а Мичэм остался стоять у камина.
— Благодарю. Ничего не надо, — сказал Питтман.
— А я как раз собирался выпить коктейль, — заметил Мичэм. Его гостеприимство поразило Питтмана.
«В чем дело? Парень был готов дать нам коленом под зад до того момента, пока я не упомянул Гроллье. А теперь пригласил в кабинет и предложил коктейль. Или ему просто хочется выпить, что вряд ли, или же он надеется, что от алкоголя у нас развяжутся языки».
— Коктейль — это хорошо, — сказала Джилл. — Вы сами что предпочитаете?
— Водку с мартини.
— Прекрасно.
Мичэм распорядился принести напитки и опустился в кресло рядом с камином.
— Академия Гроллье. — Он перевел внимательный взгляд с Джилл на Питтмана.
— Да. Насколько я знаю, ваш отец там учился.
— Бесспорно. Но я все же не понимаю. Почему из всех учеников Гроллье вы выбрали для интервью именно его?
— Потому что он учился в одном классе с так называемыми «Большими советниками»: Джонатаном Миллгейтом, Юстасом Гэблом, Энтони Ллойдом...
Выражение лица Мичэма стало еще более жестким.
— Мне известны имена «Больших советников». Но отец, после того, как оставил Гроллье, не поддерживал с ними никаких отношений.
— Однако во время учебы был с ними довольно близок.
— Что дает вам основание так думать? — поспешно спросил Мичэм.
— На первом году обучения ваш батюшка слушал курс политологии. Количество слушателей было весьма ограничено. Всего шесть человек. Пятеро «Больших советников» и...
— Мой отец.
Впервые за все время Мичэм позволил себе выдать какую-то информацию. Питтман никак не проявил своего удивления.
— Да, — вступила в разговор Джилл. — Вполне естественно, что тесное общение с блестящими молодыми людьми дало вашему отцу возможность понять их идеи, ставшие залогом успеха в будущей политической деятельности и карьере.
Мичэм продолжал внимательно изучать гостей.
— Отец никогда не обсуждал со мной эти вопросы.
В комнате воцарилось молчание. Мичэм, по всей вероятности, решил ограничиться данной им информацией.
— Но может быть, он говорил что-нибудь о «Больших советниках»? — спросил Питтман. — Делился впечатлениями, встречая их имена в газетах? Упоминал о чем-то, что позволяло глубже понять, как формируются их идеи?
— Ничего подобного он со мной не обсуждал, — решительно ответил Мичэм.
— Не комментировал их действий, получавших противоречивые оценки?
— Нет, мне известно лишь, что он вместе с ними учился.
Надежды на какую бы то ни было информацию явно не было.
В комнате вновь воцарилось молчание.
В дверь постучали. Появился Фредерик с подносом, на котором стояли бокалы и сосуд с мартини.
— Фредерик, у нас нет времени на коктейль. Я только что вспомнил, что через пять минут мне должны позвонить из нашего офиса в Сан-Франциско, — сказал Деррик Мичэм.
Фредерик, уже начавший опускать поднос на стойку буфета, замер.
Мичэм поднялся и, подойдя к Джилл и Питтману, произнес:
— Не люблю заниматься делами по вечерам. Наверное, поэтому и забыл о звонке. Позвольте проводить вас к выходу. Сожалею, что не смог оказаться вам полезным, но отец был человеком скрытным и редко обсуждал со мной свои личные дела, тем более что Академия Гроллье осталась далеко в прошлом.
Питтман тоже поднялся.
— Еще один, последний вопрос. Не знаете ли вы, почему ваш отец так и не закончил Гроллье?
Мичэм дважды моргнул.
— Он оставил курс, который слушал вместе с «Большими советниками», — добавил Питтман. — А затем и вовсе ушел из Гроллье.
— Я передумал, Фредерик, — произнес Мичэм. — С офисом в Сан-Франциско можно связаться и завтра. Когда позвонят, скажите, что меня нет.
— Хорошо, сэр.
— Дайте нам, пожалуйста, мартини.
— Будет сделано, сэр.
Мичэм уселся, явно ощущая неловкость. Питтман и Джилл тоже опустились в кресла. Фредерик разлил мартини и подошел к каждому с подносом, предлагая при этом на выбор маслины или маринованные луковички.
Питтман с наслаждением отпил глоток в меру охлажденного, прекрасно приготовленного напитка, и неожиданно сообразил, что почти не употреблял спиртного с того момента, когда пять дней назад последовал за Миллгейтом к поместью в Скарсдейле. А ведь до этого поглощал огромное количество алкоголя. Не мог прожить дня и особенно ночи без того, чтобы не напиться. Но тогда он бежал от реальности. Теперь же не мог позволить себе ничего подобного.
Ситуация была несколько напряженной. Никто не произносил ни слова, ожидая ухода Фредерика.
3
Когда наконец за дворецким закрылась дверь, Мичэм буквально выдавил из себя вопрос:
— Чего вы от меня хотите в действительности?
— Мы вам уже сказали — узнать, каково было отношение вашего отца к Гроллье и «Большим советникам».
— Ну, если, как вам известно, отец ушел из Гроллье после первого года и поступил в другую школу, значит, его отношение было амбивалентным.