Кража по высшему разряду

Стожкова Нина

— Разве это честно — выслеживать студенческого товарища, выискивать его проступки, чтобы в конце хладнокровно засадить его в кутузку? — возмутилась Инна. — По-моему, это мерзко. Во всяком случае, в мою систему нравственных координат это не входит.

— Мерзко наживаться на доверчивости других людей. Подло строить свое благосостояние на бедах соотечественников. Неблагородно сплавлять за кордон достояние собственной страны, — спокойно ответил Володя на Иннин эмоциональный наскок. — Как видите, я опять слишком прямолинеен. Впрочем, и вы, Инна Павловна, рассуждаете порой, извините, как подросток-нигилист. А у меня по долгу службы другой масштаб мышления. Недавно был напечатан скандальный каталог поддельных картин. Так вот, среди

них немало тех, подлинность которых признавал Покровский. Не скрою, мне даже досадно было, когда он попал тогда на нары не по нашему ведомству. Словно мой многолетний труд пропал впустую. Однако в то время в его уголовном деле сошлись и огромные деньги, и бизнес, и политика, и интересы людей власти — словом, вещи еще более серьезные, чем любые, даже бесценные картины. Пока шло следствие, Полина Андреевна надежно припрятала все более-менее ценное из семейного собрания. А когда Покровского выпустили прямо в зале суда, она почему-то утратила бдительность. Видно, решила, что, раз деньги и связи помогли, так будет и впредь. А теперь сын оправдан, и никто не посмеет ни в чем заподозрить ее оболганного Никиту. Именно после освобождения сына Полина Андреевна заказала историкам генеалогическое древо их семьи, стала выдавать купленные Никитой по дешевке полотна за портреты своих предков. Впрочем, возможно, она искренне верила в это. Но однажды в отлаженной семейной мистификации случился сбой.

— Сбой? Какой? — нетерпеливо спросила Инна. Она случайно дотронулась до рукава собеседника и вдруг почувствовала странное возвышенное волнение. Это был не простой и ясный зов плоти, как с Ромкой, а какое-то иное чувство, сродни смутному предчувствию счастливых перемен, какое бывает изредка во сне.

Владимир взял руку Инны в свою, и ее прохладная ладонь целиком утонула в огромной теплой лапище. Инна почувствовала себя так же надежно и уютно, как в детстве, когда мама надевала ей перед прогулкой пуховые варежки. И вдруг заметила, что беспричинно и широко улыбается, невзирая на серьезные материи, о которых шла речь.

«Все-таки мы, женщины, — странные существа, — подумала она. — Нам важен эмоциональный настрой, а смысл разговора — дело десятое».

Владимир, похоже, тоже почувствовал перемены, происшедшие с ней, однако и бровью не повел, продолжая говорить с Инной ровным, спокойным голосом, словно читал лекцию:

— «Портрет графини» оказался вовсе не тем, за кого Полина Андреевна его выдавала. Это был не портрет ее прапрабабушки.

— Я знаю, — сказала Инна, готовясь насладиться эффектом, который произведет ее сенсационное сообщение, — он и не мог им быть.

— Откуда вы знаете? — серьезно спросил Володя. Он внимательно взглянул на Инну и даже отпустил на секунду ее руку.

— Потому что на портрете — прапрабабушка вовсе не Полины Покровской.

— А чья же? — удивился эксперт.

— Моей тетушки — Изольды Гурко. Эту картину ее отец, Карл Иванович Шмидт, когда-то хотел подарить Изольде на совершеннолетие, но война и блокада спутали все его планы.

— В таком случае должен вас огорчить. У Полины Андреевны совсем другая картина. Не та, которую вы с тетушкой искали.

— Как… другая?

— Очень просто! Вор пытался украсть из квартиры Покровской копию. Искусную подделку. Она, конечно, тоже стоит денег, но отнюдь не таких огромных, как оригинал.

— А где же оригинал картины? Неужели и вправду пропал в блокаду, как боялся Артемий Саввич.

— К счастью, нет. Портрет уцелел и сейчас находится там же, где и мы с вами: в Русском музее. За давностью лет, разумеется, он уже принадлежит государству.

Инна завертела головой и, близоруко сощурившись, попыталась увидеть знакомую картину.

— Нет-нет, не ищите его в этих залах. Разумеется, портрет графини Шаховской хранится не в постоянной экспозиции, а в запасниках. Все же неизвестному автору восемнадцатого века далеко до уровня тех же Боровиковского

или Левицкого… Вы, наверное, хотите узнать, как портрет попал в музей? Вскоре после войны НКВД задержал нескольких спекулянтов, наживавшихся в блокаду на человеческом горе. Среди них оказался и антиквар с темным прошлым. Его опознали многие из тех, кто менял в блокаду картины на хлеб. Конфискованные ценности поступили в фонды питерских музеев. «Портрет графини» был передан Русскому музею. Одним словом, эта картина нашла здесь свое постоянное пристанище. А несколько лет назад один сильно пьющий, но весьма одаренный художник сделал ее копию…

Инна глубоко вдохнула, чтобы переварить сенсационное известие, а потом с нетерпением спросила:

— А почему в таком случае вор польстился на подделку?

— Ну, как вы догадываетесь, отнюдь не все уголовники получили искусствоведческое образование. Никита Покровский был в этом смысле скорее исключением из правил.

— А зачем в таком богатом доме понадобилась фальшивка? Там ведь были и великолепные подлинники?

— Наверное, однажды Никита как хороший сын захотел сделать матушке приятное. Вот и подарил старушке на день рождения «фамильный» портрет. В тот период, похоже, у него были серьезные проблемы с деньгами, и Никита решил ограничиться хорошей копией. А Полине Андреевне наплел про «неизвестного автора восемнадцатого века» и про сходство графини Шаховской с его маменькой.

— Кто же в таком случае украл из дома Покровской поддельную «Графиню»?! — воскликнула Инна с нетерпением.

— Вот это я как раз и хочу выяснить в ближайшее время. А теперь, Инна Павловна, извините, мне пора, — сказал Владимир Ильич и церемонно раскланялся. А потом нежно пожал, так и не решившись поцеловать, ее руку, которую все еще держал в своей. Резко повернувшись, он решительно направился к выходу.

С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ

— Вы не представляете, что я сегодня узнала! — закричала Инна, едва увидев Изольду. Она просто сгорала от нетерпения тут же рассказать тетушке все-все.

— И что же ты такое особенное узнала? — спросила Изольда, рассеянно наливая себе чаю. Она сегодня явно витала в облаках. — Да, будь любезна, объясни, пожалуйста, ради чего ты заставила меня все бросить и примчаться в такую даль.

— Ваша картина…

— Ладно, расскажешь позже. У меня более важные новости. Представляешь, Васенька пригласил приехать к нему с младшей внучкой на все лето! Я так рада! Анечка тоже будет в восторге. Там, в их холодной и прагматичной Европе, девочка большую часть времени предоставлена самой себе. На Западе вообще все сами по себе. Вас здесь тоже, я заметила, пытаются загнать в индивидуализм. Не выйдет. Вы, то есть мы, от исконной нашей общинности, от врожденной готовности помогать людям все равно никуда не денемся. Вот мой Васенька, он никогда не пройдет равнодушно мимо плачущей женщины, ребенка или старика с грустными глазами. Обязательно спросит, не может ли он чем-нибудь помочь. Да что там — люди! Однажды видела, как он бездомному псу скормил всю колбасу, купленную на пенсию. Вот почему мне так плохо без него там, в Германии.

— Да забудьте вы хоть на пять минут про вашего областного принца! — с раздражением потребовала Инна. — Вернитесь с небес на землю. Я тут пускаюсь в рискованные авантюры, занимаюсь вашим замшелым наследством, а вы крутите любовь с провинциальным обожателем. Так вот, если вам, конечно, интересно знать, тетушка… «Портрет старой графини»…

— Что с картиной, говори скорее! — Изольда усилием воли вернулась от «Васеньки» к действительности и от нетерпения схватила Инну за руку.

— С ней все в порядке. Только ваша картина находится не в квартире у Полины Андреевны Покровской, а неподалеку от нее — в Русском музее. Все сроки давности прошли. Так что заполучить портрет нам вряд ли удастся.