Крематорий
Шрифт:
– Морковный сок? При чем здесь морковный сок...
Додумать и даже осознать пропажу компьютера Машлак не успел. Внезапно в стеклянную стену виллы ударили слепящие фонари, залив гостиную ярким светом. В открытую дверь ворвался полицейский спецназ в полной экипировке. Машлак замер под нацеленными на него стволами...
Неторопливо переливались мигалки полицейских машин.
Закованный в наручники Машлак шел, глядя себе под ноги. Ни на один из вопросов следователя он так и не ответил, даже имени своего не назвал. Во-первых, не понимал по-испански, во-вторых, знал, что в его положении лучше пока молчать. Вот потом, когда следствие кое-что раскопает, тогда и можно будет заговорить. А так лишнее болтать не стоит. Вопросы без ответов имелись и у него самого. Вот только задать их было некому. «Куда подевался компьютер? Кто стукнул меня по голове бутылкой, засыпанной песком? Кто вызвал полицию?»
Журналист умудрился просунуть микрофон на штанге через ограждение чуть ли не к самому лицу Машлака и что-то спросил. Тот отмахнулся. В этот момент полыхнула вспышка фотоаппарата. Бывший чекист машинально зажмурился, а когда раскрыл веки, то увидел рядом с испанским журналистом Ларина с фотоаппаратом. Андрей кивнул ему, как знакомому, похлопал сжатым кулаком по сумке с ноутбуком, висевшей на плече. Машлак замер. Полицейский подтолкнул его к машине. Тогда Ларин поднял руку со сжатым кулаком и на мгновение разжал пальцы. На ладони висела инкрустированная стразами от Сваровски флешка.
Ларин поправил на плече сумку, пересек променад, стал ногой на парапет и спрыгнул на пляж. Огни курортного города остались сзади. Огненной змейкой извивались желтые фонари вдоль променада, лилась, смешивалась музыка из уличных кафе. Сухой песок пляжа пересыпался под кроссовками. Андрей снял их, взял в руку и зашагал к морю босиком. Пляж тонул в темноте, впереди серебристыми вспышками пены и шумом волн напоминало о своем существовании море.
Почти у самой воды на забытом лежаке сидела женщина.
– Маша? – позвал ее Ларин.
– Тебя только за смертью посылать. Так любила говорить моя бабушка, когда я шла в магазин за продуктами, а возвращалась только к ужину.
Ларин сел рядом на лежак. Маша смотрела на него.
– Может, все-таки скажешь, как все прошло? Это Машлака увезла полиция?
– Его самого, за убийство Радьковой. Я не воюю с женщинами, но иногда просто не мешаю тем, кто воюет с ними. Есть еще такое хорошее слово, которое прижилось в русском языке, – экстрадиция. Думаю, она, родимая, его и ждет. Сидеть в евросоюзовской тюрьме для него слишком мягко и гуманно. А вот русская ментовская зона с ее порядками – то, что надо. Чекистов там не любят.
– А ты там сидел?
– Я знаю, о чем говорю.
– Как ты думаешь, Дугин сильно разозлится, узнав, что мы без его приказа отправились в Барселону?
– Он всегда моделирует ситуацию на три хода вперед, чем и силен. Поэтому мне кажется, он даже не удивится, когда мы отдадим ему вот это. – Ларин поставил на лежак ноутбук и бросил на крышку инкрустированную стразами флешку.
– Неужели от нас с тобой ничего не зависит? – в голосе Маши прозвучала неудовлетворенность.
– Пока мы работаем на Дугина, да.
– Значит, это надолго. Я не хотела бы от него уходить.
– А он и не позволит.