Кремлевская жена

Тополь Эдуард Владимирович

Разбрызгивая грязь, мы катили мимо, я невольно слушала радио:

«…Сегодня в Красноярск прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горячев. Поездки товарища Горячева стали традицией после апрельского пленума ЦК. Их цель – познакомиться с положением в стране…»

– А чё ж для этого в Красноярск ездить?! – усмехнулся вдруг молодой шофер такси и показал на очередь под дождем. – Вона! Везде одно г… людям жрать нечего…

Я молча держала на коленях сумку с продуктами. А шофер продолжал:

– Разъездился, бля!.. – сказал он о Горячеве.

На мне не было милицейской формы, и шофер не стеснялся.

Радио между тем сообщало:

«– Красноярск – самый

большой город Восточной Сибири, крупнейший центр машиностроения, химии и энергетики. Неподалеку от Красноярска, в селе Шушенское, в конце прошлого века был в ссылке основатель советского государства Владимир Ильич Ленин…»

– Тоже диссидент был, как твой! – бросил мне через плечо шофер. – Только их не прятали по монастырям тогда!

Я изумленно глянула на него. Садясь на станции в такси, я сказала шоферу только два слова: «Филановский монастырь», но, оказывается, тут, в «Песках», нет тайн от народа.

– А откуда вы знаете, что там диссиденты?

– Ну не монахи же! – усмехнулся водитель. – Ни монахов, ни алкашей не возят по ночам в хлебных фургонах! Ты Солженицына читала? В 37-м году в Москве всех арестованных в хлебных фургонах возили. Народ думал: вот хлеба у нас – завались! По всей Москве – туда хлеб везут, сюда! А это людей возили – на пытки и на расстрел. Етти их мать! И сейчас у милиции фантазии не хватает чего другое придумать. И правильно! Зачем? Народ как был быдло, так и остался! Ты на их глазах хоть детей стреляй – они из очереди не выйдут. Как же! Очередь за мылом потеряют!

«– …На центральной площади Михаил Сергеевич Горячев возложил цветы к памятнику Ленину. Здесь же состоялась первая беседа товарища Горячева с трудящимися Красноярска», – сказало радио, а затем на фоне шума толпы прозвучал голос самого Горячева:

«– Дорогие товарищи красноярцы! Давно я хотел приехать в ваш край. Огромный край, товарищи, огромный важный край. Хочу и на юге немножко побыть, и на север слетать. Ну, конечно, и в Красноярске побуду, насколько позволит время. Так, думаю, что буду неделю жить тут…»

«Понятно, – решила я про себя, – Горячев проторчит в Красноярске столько, сколько понадобится Куркову и Власову, чтобы надыбать заговорщиков. Интересно, кто вместо меня привезет в Москву эту сибирскую гадалку?»

Тут впереди, за пеленой дождя, на плешивом холме, показались высокие грязно-белые и без единого креста купола старого монастыря, обнесенного высокой и облупленной каменной стеной. Но дорога шла к монастырю не напрямую, а в объезд какого-то поля с редкими и хилыми колосками. И непонятно было: не то тут уже убрали урожай, не то недавно посеяли.

– А твоего-то за что упекли? – вдруг спросил меня шофер. Но я не стала, конечно, обсуждать свою жизнь с шофером такси и сказала уклончиво:

– Да так… Не знаю…

– Ты не боись, подруга! – улыбнулся он мне в зеркальце заднего обзора. – Я, может, сам диссидент, только скрытый! Твоего-то как фамилия? А?

– Чижевский… – произнесла я невнятно.

– Ка-а-ак?! – изумленно обернулся ко мне шофер.

– Ну, Чижевский… А что?

– Александр Чижевский? – воскликнул шофер. – Да?

Я кивнула.

– Так про него ж вчера все «голоса» трубили! Ну парень! Орел! Нет, есть еще люди на нашей родине! Александр Чижевский! – И он восхищенно крутанул головой. – Надо же – я везу к Чижевскому! Между прочим, я тоже считаю: никакими реформами этот социализм не спасешь. А нужно всю систему менять, абсолютно! – И шофер вдруг оценивающе глянул на меня снова: – А ты ему кто – сестра? Невеста? Или просто по поручению ваших демократов?

– Н-ну… – протянула я.

– Понятно! Это личное! Я заткнулся… – Тут шофер выключил

счетчик и повел машину, говоря мне через плечо: – Во-первых, при социализме производительность труда не растет, а падает – это закон! Если я работаю на государство – то я не работаю, а халтурю. Типично! А второй закон социализма – жуткий рост бюрократии. Маркс, Ленин, Троцкий, Бухарин – вроде умные люди были, а все обмишурились на простой вещи: диктатура пролетариата, как любая диктатура, все равно кончается диктатурой чиновников! И чиновники начинают управлять всем – от посевов кукурузы до сочинения музыки. В результате даже такую гигантскую страну довели до краха. Природу отравили, народ споили и обезбожили, а молодежь даже в мирное время нашли где убивать – в Афганистане! И больше всего обидно – за что это нам? Почему история решила этот эксперимент именно в России проводить? Не знаешь? Так я тебе скажу: потому что в других местах у нее бы не получилось! Ага, я этот вопрос изучил. Во Франции была коммунистическая революция? Была. Но французы живо поняли, куда дело идет, и скинули всех этих маратов. В Германии в двадцать первом году была революция? Была. Но даже немцы быстро избавились от коммунистов. А мы – нет. А почему? Потому что мы рабы и болтуны! Дома языком молоть, как я, – это пожалуйста! В очереди за мылом три часа отстоять – вся страна стоит и не пикнет! А таких, как твой Чижевский, чтобы на Красную площадь выйти, – таких на всю Россию раз-два и обчелся! И поэтому никогда у нас не было демократии и не будет! Ты согласна?

Но, даже изумляясь, насколько похожи его рассуждения со словами Саши, я не поддержала разговор. А радио тем временем перешло к международным новостям: прибытие в Москву парламентской делегации Зимбабве, премьер-министра Финляндии Харри Холкери, министра иностранных дел Австрии Алоиза Мола…

– Ни черта не понимаю! – сказал вдруг шофер. – Смотри, сколько народу понаехало – из Финляндии, из Австрии! Это ж заранее было назначено. А Горячев вдруг в Красноярск смылся. Чего вдруг?..

Тут он остановил такси у ворот монастыря, я полезла в сумку за деньгами, но шофер сказал мне категорично:

– Стой! Никаких денег я с тебя не возьму, даже не думай! И назад хоть до самой Москвы отвезу бесплатно. Только и ты сделай для меня милость, а? – Он откинул крышку «бардачка» и вытащил завернутый в газету пакет. – Здесь мне жена бутербродов положила от души – с сыром и с печенкой…

Я невольно сделала протестующий жест, но шофер поднял руку:

– Подожди! Я вижу, что у тебя полная сумка продуктов, я ж не слепой! Но это ты от себя. А это от нас, от народа. Пусть мы рабы и алкаши, но ты отдай ему и скажи: пусть держится. Такими, как Сахаров и твой Александр, мы у Бога наш русский грех отмаливать будем – и Польшу, и Афганистан, и Чехословакию, и Чернобыль, и вообще коммунистов…

Я смотрела ему в лицо. Передо мной было круглое, простое и почти мальчишеское лицо – ну, лет двадцати от силы. Но в этом лице, в этих голубых глазах все было серьезно – и про Бога, и про коммунизм, и про народную русскую вину за Афганистан и Чернобыль. Хоть он и себя назвал рабом и болтуном, но его глаза выражали какую-то новую, неизвестную мне силу, которую я впервые в жизни увидела лишь два дня назад в Саше Чижевском. И я вдруг осознала, что Саша – не одинокий странный чудак, а что есть среди людей какое-то иное отношение к жизни. Не газетно-показушное, как на политзанятиях, и не жлобско-нахрапистое, как в очередях за колбасой, и не двуличное сочетание того и другого – сочетание, которым, как материнской утробой, определена вся наша жизнь. Нет, оказывается, есть и что-то другое, о чем я даже не подозревала еще два дня назад…