Кремлевские призраки
Шрифт:
– Ты что?! Чем помогут безоружные люди? Там стреляют. Лучше всего, чтобы они остались здесь.
Семенков и сам видел: выступить надо. И подошел к микрофону. Тем более, что уже прозвучала его фамилия. Сердце вдруг застучало молотом. И страх сдавил горло: что говорить? Не опозориться бы. Он произносил в микрофон слова и в то же время как бы смотрел на себя со стороны. Вот он сказал, что предпринимается все необходимое, а что именно? Правильно спрашивают стоящие рядом люди: «Где войска?» Надо сказать, что войска на подходе, что скоро будет наведен порядок. Это не могло быть ложью.
Женщину, выступающую следом, Семенков не слышал – чужие слова проносились мимо его сознания. Он все еще никак не мог успокоиться. И лишь последняя фраза прорвалась к нему, зацепила ускользающее внимание:
– Пока не подойдут войска, мы отсюда не уйдем.
Он думал об этих словах, когда возвращался в старый корпус. И потом, сидя в приемной. Безоружные люди опять, как в августе девяносто первого, были готовы стоять насмерть. Что это, храбрость или безрассудство? Благо или зло? Он не мог ответить себе, но чувствовал: это неправильно. Так не должно быть.
Уже среди ночи пришло сообщение, что телецентр удержали, нападавших рассеяли по окрестностям. Оставалась опасность того, что по утру, сгруппировав свои силы, они вновь пойдут в атаку. Но все-таки обитатели Кремля поуспокоились.
Подремав под утро часа полтора в кресле, Семенков почти мгновенно стряхнул с себя остатки сна, умылся в туалете и сел пить чай с другими сотрудниками в приемной. Пили молча. По телевизору показывали высокое белое здание, отдельные бронемашины, окружающие его, немногочисленных солдат в касках и бронежилетах. Тогда у Семенкова и возникла мысль: отправиться самому, посмотреть, что там происходит. В другой ситуации он бы поленился пускаться в подобное путешествие, но в тот день даже не любопытство, а желание увидеть своими глазами оказалось сильнее.
По Моховой, будто в самый обычный день, бойко неслись автомобили, хотя на Новый Арбат транспорт не пускали.
Пройдя быстрым шагом над Бульварным кольцом, по которому привычно двигались автомашины, миновав за тем легкое, изящное здание «Праги», Семенков пересек по диагонали непривычно пустой проспект, выходя к стоящей рядом с высоким жилым домом белой церквушке, маленькой, веселой, неизменно радовавшей его. Люди на тротуарах летели по очень важным делам или неспешно шли, размышляя о своем, и Михаил с удивлением смотрел на их обыденные лица: словно ровным счетом ничего не происходило, словно будущее не зависело от того, что творилось сейчас неподалеку и о чем должно было напоминать редкое буханье пушечных выстрелов. Торговали многочисленные лавочки, переполненные красивыми бутылками со спиртным, всевозможными пачками сигарет и жвачкой.
Перейдя над Садовым кольцом, загнанным в тоннель, Семенков увидел там, впереди, сбоку от высокого здания мэрии бронетранспортеры, солдат, и решил
Страх нашел его, забрался внутрь, когда он минут пятнадцать спустя рассматривал уходящее вверх, округлое, облицованное белым камнем здание. Было жутковато и весело. Он выглядывал из-за гостиницы, прилепившейся к зданию мэрии. Неподалеку стояли два бронетранспортера, а за гостиницей пряталось немало солдат, и один из них проговорил грубо: «Что лезешь? Пулю в лоб захотел?» И выругался матерно. Михаил не обиделся на него. Он понимал, что в этой грубости какая-то своя правда, неприятная и очень простая.
Белое здание, окруженное баррикадами, казалось, несло в себе угрозу. Оно походило на притаившегося хищника. В нем находились… «Враги? – поймал себя на мысли Семенков. – Я должен их ненавидеть? Желать им смерти?» Ему были неприятны эти мысли. Совсем рядом ударила пушка, бухнуло по ушам, и где-то у верхних этажей дома, на который он смотрел, возникло облачко – невозможно было понять, пыль это или дым.
Спрятавшись за угол, Семенков спросил у сидевшего прямо на земле мрачного солдата, зачем стреляют из пушек? «Снайперы», – хмуро ответил тот.
Невдалеке Михаил увидел еще одну штатскую личность, Этот человек тоже работал в Кремле, в управлении делопроизводства. Звали его то ли Дмитрий Петрович, то ли Дмитрий Сергеевич. Семенков подошел к нему, кивнул в знак приветствия. И услышал:
– Все это мерзко. Причина одна – страх. Каждая сторона движима этим чувством.
Задерживаться Семенков не стал. Кивнул в знак согласия и пошел дальше. Хотя и не понял, при чем тут страх? Вникать не было времени. Ему хотелось понять что-то важное, что зрело в нем, пульсировало.
Когда Михаил вернулся во двор большого жилого здания, его остановил сухонький старик благообразного вида с абсолютно белой шевелюрой, походивший на поэта или художника.
– Простите, ради Бога, вы от Белого дома? – озабоченно спросил он бодрым тенорком.
Семенков кивнул.
– Как там?
– Стреляют, – только и сказал Семенков.
– Понимаю. – Старик задумчиво кивнул, опустив глаза, потом вновь глянул на Михаила, то ли с тревогой, то ли с надеждой. – Вы думаете, это серьезно?
– Да.
Немного помолчав, старик проговорил:
– Все это не случайно. Такие переломные моменты для государства являются испытанием каждого из нас: как поведет себя человек? выберет ли неверный путь? поступится ли главным – своей душою? – И будто споткнулся. Враз помрачнел. – Извините за беспокойство. Спасибо. – Сказал и пошел себе своей дорогой.
Семенков долго смотрел ему вслед. Его удивило другое: он вдруг ощутил, что его по большому счету почти не трогает происходящее. Разумом он понимал все. Но сердце было глухо. Что-то с ним произошло, с сердцем. Что? Он не понимал.