Кремлевские жены
Шрифт:
Для себя выхватил. Молода, прекрасна. Дочь честного большевика. Неиспорченная. Нетронутая… Не прошедшая вонючих царских тюрем, как сестрица Троцкого, жена Каменева, Ольга. Не размокшая в ссылке, как жена Ворошилова, Екатерина, — у нее, говорят, до Клима в ссылке любовник был, тоже из большевиков.
Невинная Надя. Крестница Авеля Енукидзе — не последнего человека в большевистских кругах.
Кого еще искать? Жена Сталина — дочь Аллилуева.
Такая достойна Кремля. Жаль, мала.. Завистники осудят… Пусть!
Наступает его время. Впереди великие дела. Не сразу, не вдруг, но он будет первым в России. Верно
«И будешь ты царицей мира!..»
В соседней комнате Надя писала письмо жене большевика И.И.Радченко, опекавшей юную гимназистку. Ее письма Алине Ивановне Радченко — любопытные документы пред- и послереволюционных дней обеих революций.
«Летом я лентяйничала. Пришлось мне подогнать новое, в особенности по алгебре и геометрии. Сегодня утром я ходила держать экзамен, но еще не выяснила, выдержала или нет. Все же думаю, что выдержала по всем предметам, кроме русского сочинения, хотя тема и была легкая, но я вообще слаба на этот счет».
Май 1916 года.
«Нас скоро распустят на каникулы, а придется Рождество, наверное, провести в Петрограде. Ехать куда-нибудь долго, дорого и трудно».
Декабрь 1916 года.
«Самый трудный для меня предмет — немецкий, потому что у нас читают, а не переводят, а я совсем не обладаю немецким языком, а также французским. Наконец я достигла того, что у меня по Закону Божьему пять. Это что-то небывалое, но я всю четверть долбила назубок, что ужасно противно… Папа и мама скрипят по-прежнему».
Январь 1917 года.
«Мы сидим в классе и слушаем какой-нибудь скучный предмет, как Закон Божий, когда нужно пользоваться хорошей погодой… я очень жду лета… я поехала бы к вам, чтобы поступить кем-нибудь служить. Я думаю, что мне уже можно поступить, потому что мне скоро шестнадцать».
Январь 1917 года.
«А теперь у нас занятия на четыре дня прекращены, ввиду неспокойного состояния Петрограда, и у меня теперь есть время. Настоящее положение Петрограда очень и очень нервное, и мне очень интересно, что делается в Москве».
26 февраля 1917 года. (Канун революции. — Л.В.)
«Сильно скучаем, так как движения в Петрограде нет уже четыре дня. Но после этих скучных дней настал праздник, и большой — а именно — 27-е февраля! Настроение у папы приподнятое, он весь день стоит у телефона. Сегодня приехал Авель Енукидзе и совершенно неожиданно попал прямо с Николаевского вокзала на праздник».
27 февраля 1917 года.
Лето 1917 года Надя проводит под Москвой, на даче у Радченко, как она и мечтала в письмах, а в квартире Аллилуевых этим летом несколько дней живет Ленин. И конечно, как всегда, Сталин. Вернувшись в Петроград, Надя опять пишет Радченко: «С провизией пока что хорошо. Яиц, молока, хлеба, мяса можно достать (обратите внимание, дорогие читатели, на этот великий, так нам знакомый глагол „достать“. Он вошел в жизнь вместе с революцией и за семьдесят лет советской власти не вышел из жизни. — Л.В.), хотя дорого… В общем, жить можно, хотя настроение у нас (и вообще у всех) ужасное, временами прямо плачешь: ужасно скучно, никуда не пойдешь.. В Питере идут слухи, что 20-го октября будет выступление большевиков, но это все, кажется, ерунда».
19 октября 1917 года.
«Живу я пока хорошо, хотя и скучно,
Я теперь в гимназии все воюю. У нас как-то собирали на чиновников деньги, и все дают (вот тут этот глагол еще в старом значении. — Л.В.) по два, по три рубля. Когда подошли ко мне, я говорю: «Я не жертвую». Ну и была буря! А теперь все меня называют большевичкой, но не злобно, любя… А пока до свидания, мне еще надо несчастный Закон Божий учить«.
11 декабря 1917 года.
«Поздравляю с Новым годом. У нас он совсем изменил нашу домашнюю жизнь. Дело в том, что мама больше не живет дома, так как мы стали большие и хотим делать и думать так, как мы хотим, а не плясать под родительскую дудку; вообще — порядочные анархисты, а это ее нервирует. Хотя это второстепенные доводы, а главное то, что у нас дома для нее уже нет личной жизни, а она еще молодая и здоровая женщина. Теперь все хозяйство пало на меня. Я изрядно за этот год выросла и стала совсем взрослая, и это меня радует.
Мой недостаток — стала очень грубая и злая, но я надеюсь, что это пройдет«.
Февраль 1918 года.
«Я очень рада, что вы наконец-то получили посланные мной папиросы… Возня с хозяйством мне страшно надоела, но теперь, кажется, мама меня скоро опять заменит — ей очень скучно жить без своей шумной оравы. Мы ей, конечно, страшно рады.
…в Питере страшная голодовка, в день дают (глагол! — Л.В.) осьмушку фунта хлеба, а один день и совсем не давали. Я даже обругала большевиков. Но с 18 февраля обещали прибавить. Посмотрим!
…я фунтов на двадцать в весе убавилась, вот и приходится перешивать все юбки и белье — все валится. Меня даже заподозрили, не влюблена ли я, что так похудела«.
Февраль 1918 года.
Похудеть, конечно, можно и от наступившего внезапно голода. А можно и в самом деле — от любви. Если верить дочери Надежды Аллилуевой Светлане, которой рассказывали родственники, то на юную Надежду «камнем свалилась любовь к человеку, на 22 года старше, вернувшемуся из ссылки, с тяжелой жизнью революционера за плечами… к человеку, идти рядом с которым нелегко было и товарищам. А она пошла рядом, как маленькая лодочка, привязанная к огромному океанскому пароходу».
Подобное литературное описание сегодня может вызвать ироническую улыбку. Но Светлана — дочь. Ее право защищать родительскую честь естественно и достойно понимания.
Что же касается фактов, то они таковы: через несколько дней после приведенного здесь февральского 1918 года письма Нади к Алине Радченко она уже в Москве, поступает на работу под непосредственное руководство Сталина. Гимназия брошена без сожаления.
Надя становится секретарем. Переехав в марте 1918 года в Москву, получив кабинет и жилье в Кремле, Сталин срочно ищет место для своего Наркомата по делам национальностей. Как известно из воспоминаний Ходасевича, помещение найти очень трудно. Сталин решается на самозахват. Надя отстукивает на машинке объявление: «Это помещение занято Наркомнацем».