Кремлевские звезды

Ромов Дмитрий

Как назло из купе выходит, крепенький старичок, перекрывает проход и сочувственно начинает расспрашивать о бабушке.

— Простите, я лучше пойду, боюсь, она меня там потеряет.

Кое-как обхожу его и стремглав бегу за карманником. Люди начинают ходить туда-сюда, сновать по вагонам, будто специально пытаясь меня затормозить, но мне удаётся сократить расстояние. Мы проходим ресторан и уже почти все плацкартные вагоны. Он всё ближе и ближе.

Я уже почти настигаю его, но он продолжает удирать. Кажется, это уже предпоследний вагон, так что ему придётся

дать бой, как бы то ни было. Я смотрю вперёд, дверь в тамбур открыта. Почему бы не здесь? Моя дичь ныряет в тамбур и резко закрывает её за собой. И, почти тут же я выскакиваю за ним, ожидая нападения.

Но нет, ещё не сейчас, чувствую, мы дойдём до самого конца. Он уже впрыгнул в переход между вагонами и опять захлопывает за собой дверь, я хватаю её и тяну на себя. Я уже, наверное, могу прикоснуться к нему рукой. Дверь впереди открыта, он делает шаг, и вдруг тяжёлая межвагонная дверь с силой обрушивается на него.

Не достаточно сильно, чтобы нанести серьёзный урон, но вполне довольно, чтобы остановить и лишить его равновесия. Он, пошатнувшись отлетает в сторону и я его настигаю. А из-за двери выглядывает взволнованная и возбуждённая Наташка. Напарница, ёлки.

Я, не дожидаясь объяснений, хватаю его за шкирку и, резко рванув на себя, бью головой в челюсть снизу сбоку. Он отлетает к двери, но не отрубается, а хватается за прутья на дверном окне и удерживается на ногах. Более того, выхватывает нож и, оттолкнувшись от двери, прёт на меня, как медведь. Молча, ничего не говоря, лишь издавая тихое рычание.

Ситуация осложняется тем, что пол подо мной ходит ходуном, но ничего, ничего.

— Иди в вагон, — бросаю я Наташке. — Быстро!

Она шмыгает за дверь, и мы остаёмся один на один с этим громилой. Он делает выпад, но чуть оступается из-за качки. Я из-за этого тоже не правильно рассчитываю захват и промахиваюсь, и мы проскакиваем в противоположные углы ринга.

Он снова приближается и делает выпад, но тут уже я не плошаю и захватываю его руку и жёстко провожу болевой, так что он воет и роняет нож. Места мало, но я резко бросаю и херачу его о стену. Он сползает вниз и получает жестокий удар в нос, коленом. Голова отлетает и бьётся о дверь и он наконец-то отключается.

Я проверяю пульс. Жив курилка, но, надеюсь, обойдёмся без призовой игры. Так, где твоя добыча? Его баул валяется рядом, но его я проверю чуть позже. Обшариваю карманы и вот, бинго! Мой портмоне. И даже паспорта ещё не сбросил, видать очень спешил, а может, продать хотел.

Ты ж мой зайчик. В этот момент состав начинает торможение. Вагоны стонут и бьют колёсами по стыкам особенно жалостливо. С этими звуками такое чувство, будто и жизнь замедляется. Открывается дверь и я резко оборачиваюсь, пытаясь заявить, что человеку плохо, но это Наташка.

Глаза её расширяются, как у волчонка, вдыхающего пар, струящийся над добычей. Первая кровь. Практически Рэмбо. Хотя о чём это я, она ведь уже устроила взбучку племяшке. Интересно, та совсем не сопротивлялась?

Раздаётся скрежет и небольшой толчок, состав начинает тормозить

и останавливается.

— Глянь, где это мы, — бросаю я, продолжая обхлопывать карманника.

— Тут ничего нет, — говорит Наташка, глядя в окно. — Справа море, слева насыпь.

В карманах тоже ничего не оказывается, как и следовало ожидать.

— Проверь дверь.

— Открыта!

Она тянет дверь на себя, а я поднимаю площадку. Потом беру поверженного ворога и подтаскиваю к двери. Тяжёлая туша, охренеть. Наташка помогает. Спускаю его ногами вниз, как будто он с горки катится, и сам спускаюсь следом, следя, чтобы он башку не разбил о ступени. Проявляю гуманизм.

Потом скатываю его с насыпи в высокую траву. Вот и тень. Пригодится, защитит от теплового удара. Мужик начинает стонать и открывает глаза. Думаю, беседы вести мы не будем, тем более, что поезд трогается.

— Егор! — кричит Наташка и я в два прыжка догоняю вагон.

Прихрамываю, но успеваю заскочить в вагон, вышвырнуть баул и закрыть дверь. И, словно дожидаясь этого, в тамбур выходит проводница.

— А это у нас кто тут, зайчишки? — недоумённо, словно впервые сталкивается с подобным явлением, спрашивает она и трёт глаза.

Но мы не исчезаем.

— Билеты есть? — уточняет она, убедившись, что мы ей не привиделись.

Бухенькая, да хорошо так.

— С праздником, — говорю я и улыбаюсь. — Билеты есть, но только казначейские. Так торопились на поезд, что не успели в кассу заскочить. Может примете такие?

— Здрасьте, — мотает она головой. — Так есть или нет?

— Есть, — киваю я и достаю из вновь обретённой сокровищницы два красненьких билета достоинством в десять рублей каждый. — Вот.

Она берёт у меня из руки чирики и внимательно их рассматривает.

— Ну, пойдём, — наконец, выносит она вердикт и открывает дверь.

Мы идём за ней через весь вагон и заходим в её купе.

— Пить будете? — спрашивает проводница, — Я Анжела, если чё… Генриховна.

— Анжелочка, только чай, — развожу я руками.

— Не компанейские вы ребята. Ладно, идите, садитесь, куда хотите. А чай денег стоит.

Мы идём и остаёмся в первом же отделении, абсолютно свободном.

— Ну что, — говорю я заваливаясь на полку. — Переволновалась?

— Ага, есть такое, — кивает она и садится рядышком со мной, под бочок. — А куда поедем? В Сухуми или Батуми?

— Не, это далеко. Я вообще думал, в Сочи. Можем сейчас вернуться, сойти на первой станции и поехать обратно, а можем в Гагры. Там хорошо, может, даже лучше ещё, народу чуть меньше. Хачапури, опять же и хинкали.

— Давай в Гагры, далеко ехать?

— С час, наверное, не помню точно.

— Решать тебе, конечно, но я за Гагры, — трясёт копной волос Наташка. — Тем более, эти ворюги нас могут пытаться найти. Они же видели, что мы в центр едем, значит, могут там искать.

Она наклоняется ко мне, наваливается и целует в шею. Меня будто током бьёт и по телу проносится горячая волна. Я накрываю её рукой сверху и прижимаю к себе.