Кремлевские звезды
Шрифт:
В последние два дня мы не ездим осматривать достопримечательности и есть шашлык. Последние два дня мы проводим вдвоём. Скоро нужно будет возвращаться к делам, а кому-то и к учёбе. Я, кстати, тоже учусь как бы.
— А что я в универе скажу? — спрашивает Наташка, составляя башенки из камушков.
— Скажешь, что болела. Нарисуем справку какую-нибудь. Я попрошу отца твоего, он организует. Сто про.
— Сто про? — смеётся она и кладёт камушек мне на живот.
Я лежу на полотенце, а она сидит
— Сто про тебе. А как же я загорела, будучи измождённой болезнью?
— Скажешь, на кварц ходила.
Она хохочет.
— На кварц? Меня там забыли, наверное, на всю неделю, да?
— Пошли купаться, — предлагаю я и закрываю глаза.
— Пошли.
Она наклоняется надо мной, осыпая волосами и целует.
Медсестра присутствующая на пляже смотрит неодобрительно, но ничего не говорит. Уже все знают, что здесь отдыхает знакомый большого человека, и ему можно всё. Вообще всё.
— Ну, как я загорела, хорошо?
— Ты превратилась в негритянку, — сквозь дрёму отвечаю я.
— А тебе это нравится?
— Конечно, нравится.
— А как мне больше идёт загорелой или бледной?
— Бледной.
— Что?! — возмущённо спрашивает она и кладёт горячий камушек мне на грудь.
— Загорелой, — подбираю я отгадку. — И так, и так хорошо.
— Нет, ты определись.
— Но попа-то, всё равно, бледная. Пойдём купаться?
— Что?! Ну, ладно, сейчас я тебе устрою. Пойдём.
Но она не устраивает. Мы заплываем далеко-далеко и болтаемся лёжа на спине, слушая шорохи моря и глядя в безмятежную голубизну неба. Завтра наши каникулы заканчиваются…
После пляжа мы идём обедать и предаваться разврату, а около пяти снова выходим на пляж и наслаждаемся затуханием дня.
В последний день решаем съездить на рынок. Напрягать Нарика я не хочу, да и надоели парни немного. Сегодня ещё ужинать с ними. Прощальный ужин с танцами. Хорошо, что мы непьющие, а то было бы «птичку жалко».
В общем, напрягать не хочу, но он настаивает и заезжает за нами, поэтому мы соглашаемся. Мы набираем разных сувениров, ракушек и каких-то дурацких глупостей, глиняных черепков и чего-то ещё. Покупаем чурчхелу и немного фруктов, а потом просто лениво бродим по рядам, глазея на прилавки. Нар, в отличие от нас, умеет отлично ладить с торговцами и выбивает очень приятные цены.
Вдоволь насладившись этим занятием мы медленно возвращаемся к машине с покупками, но в последний момент я решаю вернуться.
— Слушайте, идите, несите всё к машине, я через минуту вернусь. Хочу Платонычу джезву купить. Там классные такие мужик продаёт, медные, сам делает, наверное. Сразу не взял, а теперь, думаю, хороший подарок будет.
Я убегаю за джезвой и едва нахожу этого мужика.
— Вот эту, — говорю я и тянусь к карману за деньгами, и тут же меня хватают за руку.
— Не дёргайся, в руке нож, — слышу я тихий хриплый голос над ухом и чувствую неприятный укол в районе правой почки. — Пошёл потихоньку.
Кто-то оттаскивает меня от прилавка и резко толкает в сторону выхода. Я его не вижу, но понимаю, что лось здоровый, крупнее меня раза в два. Получив толчок, я делаю два гигантских шага и оказываюсь как бы уже за рынком среди множества деревянных ящиков и коробок.
Не успеваю я оглянуться, как получаю ещё один тычок в спину и лечу прямиком в ящики, аккуратно составленные в высокие штабеля. Ящики рассыпаются, как кегли из городков. Твою ж дивизию. Кайфа мало, честно говоря.
Я переворачиваюсь на спину и смотрю на кинг-конга, склонившегося надо мной. Первый раз его вижу. Такую рожу я бы запомнил. А вот его дружка, появляющегося из-за соседнего ряда ящиков я уже встречал. Это тот самый колхозный карманник с баулом, которого мне пришлось ссаживать с поезда.
— Ну что, дохрюкался, щенок? — кивает он мне и сплёвывает под ноги.
.
19. Это еще что за гусь?
Есть типы, которых жизнь вообще ничему не учит. Ладно жизнь, ведь находятся люди, дают умные советы, уроки даже, причём, совершенно бесплатно. Нет, всё как об стенку горох. Думаешь, припёр сюда эту гориллу и всё, в дамках?
Горилла, конечно, немаленькая и непробиваемая. Через себя перекинуть такую тушу ого-го. Но зато он и неповоротливый. Правда, с ножичком. Здесь в этом закутке не только пырнуть можно, но и выпотрошить спокойно успеть. Никто и не заметит.
Кинг-Конг улыбается обветренными губами, а холодные водянистые глаза остаются пустыми и равнодушными. Для такого, как он, отправить ближнего на небеса плёвое дело, даже и говорить нечего. Ну, ладно, посмотрим, чего ты стоишь. Мне-то умирать не страшно, не впервой. Вру, всё равно не хочется. И организм реагирует без учёта моих соображений насчёт страшно или не страшно. Выбрасывает адреналинчик и заставляет мотор колотиться на повышенных оборотах.
У колхозника лицо незаметное, незапоминающееся, то что нужно для карманника, а вот у этого представителя фауны внешность весьма колоритная. Не иначе, как спецом сюда приехали меня разыскивать. В Сочах не удалось, вот и двигаются вдоль железной дороги.