Кремлевское кино
Шрифт:
О застеночной тактике Борис Захарович уже успел узнать много, все-таки готовился, знал, что обречен. Потому не удивлялся, что проходили день за днем, а он сидел в своей одиночной камере, и его никто никуда не вызывал. Это чтобы заключенный истомился в ожидании допроса и был разговорчивее.
— О, лехаим! — приветствовал он уже знакомого Когана, когда привели наконец к тому на допрос.
— Здравствуйте, гражданин Шумяцкий, — строго ответил Александр Михайлович.
— В прошлый раз я был товарищ, теперь уже гражданин, — грустно усмехнулся Борис Захарович, усаживаясь на неудобный стул, каковые нарочно делали такими, чтобы допрашиваемый сидел не полностью, а на одном копчике. И это он тоже уже знал, как и то, что если допрашивают в комнате, где голые стены, потолок и пол, то дело твое швах, ты очень даже подозреваемый.
— Фамилия? — задал первый вопрос Коган.
— Шумяцкий, — вздохнул Борис Захарович.
— Имя и отчество?
— Борис Захарович.
— Дата рождения?
— Одна тысяча восемьсот восемьдесят шестой год.
— Место рождения?
— Верхнеудинск.
— Место жительства?
— Москва, Якиманка, улица Серафимовича, дом два.
— Социальное происхождение?
— Пролетарское. Отец был переплетчиком в издательстве Маркса. Оттого я и стал марксистом.
— Прошу отвечать на вопросы четко, без лишних деталей. Ведь я не спросил, отчего вы стали марксистом.
— Слушаюсь, товарищ капитан госбезопасности.
— Национальность и гражданство?
— Еврей. Как и вы…
— Опять?
— Да, опять еврей.
— Я не о том. Вы опять добавляете лишнее. То, что мы оба евреи, ровным счетом ничего не меняет.
— Простите. Гражданство СССР.
Вопросы продолжались: род занятий, социальное положение, состав семьи, образование, партийность, каким репрессиям подвергался до и после революции, какие награды, категория воинского учета, служба в Красной армии, служба в белых и других контрреволюционных армиях, участие в бандах, общественно-политическая деятельность.
— Подпишите.
— Как? Это все?
Борис Захарович радостно поставил подпись, сейчас скажут: «Вы свободны, приносим извине…»
Как бы не так, снова в камеру, и снова неделя взаперти и в неведении. Как там семья, милая Лиичка, а главное, вышел ли доснятый «Ленин в Октябре», снимают ли Довженко про Щорса, а Эйзенштейн про Александра? Что там успел напортачить невежда Дукельский? Как он показывает фильмы Хозяину в Зимнем саду?..
Второй допрос Коган начал с неожиданного:
— Гражданин Шумяцкий, говорят, ваша супруга исключительно вкусно готовит борщ?
— Да, это так. Но какое это имеет отношение к делу?
— Почему борщ в изготовлении вашей супруги ни разу не пробовал товарищ Сталин?
— Вы что, шутите? — усмехнулся Шумяцкий, видя, что это Коган в протокол допроса не вписывает.
— Нет, не шучу, — невозмутимо отвечал тот. — Есть подозрение, что ваша жена Лия Исаевна Шумяцкая, в девичестве Пандра, вместе с вами принимала активное участие в организации контрреволюционного заговора с целью убийства товарища Сталина и его ближайших соратников.
— Азохен вэй! — воскликнул Борис Захарович, пронзенный горем. — Вы ее тоже арестовали?
— Разумеется, — спокойно ответил Александр Михайлович. — На следующий день после вас. Она уже дала показания. Приступим к основному допросу. Гражданин Шумяцкий, вы обвиняетесь в антигосударственных, политических и уголовных преступлениях. Приступая к следствию по вашему делу, мы прежде всего должны выяснить характер ваших взаимоотношений с рядом лиц: Нильсен, Молчанов, Королев. Сначала о Нильсене. Вы давно его знаете?
Сквозь джунгли горя Борис Захарович услышал будто издали свой голос:
— Был человек в земле Уц, имя его Иов. И был человек тот непорочен и справедлив и удалялся от зла.
Другой голос грозно требовал:
— Прошу отвечать на поставленные вопросы и не уклоняться!
И его голос рассказывал о Нильсене, как и когда он с ним работал, не зная о том, что Нильсен враг и шпион и происходит, оказывается, из социально чуждой среды.
— Но вместе с Нильсеном вы годами разрабатывали план превращения Крыма в советский Голливуд, дабы получать колоссальные денежные средства и использовать их для личной наживы. Так? — гремел голос Когана.
— Я готов признаться во всех случаях личного обогащения при получении государственных средств, — сбрасывал балласт правды допрашиваемый, надеясь, что, если он сознается в реальных финансовых махинациях и прикарманивании денег из сметы многих фильмов, которое он добродушно называл снятием пенок с варенья, это избавит его от более страшных обвинений.
— Получение средств на создание так называемого Киногорода предполагало самую крупную вашу совместную аферу?
— Не скрою, я рассчитывал снять пенки, часть денег незаконно присвоить. Да все знают, что на любом грандиозном строительстве прикарманивают, причем не только у нас, но и в Европе, и в Америке, и в Африке.
— Стало быть, вы признаете, что проект Киногорода являлся исключительно проектом денежных махинаций?
— Нет, не исключительно. Признаю, что частично. То есть я бы снимал пенки с большого варенья, но имея совесть. Вам ли не знать такую поговорку: «Ты воруй, но делай это красиво».
— Я не нахожу красоты в воровстве, — никак не поддавался более дружескому тону общения Коган и продолжал допрос, расширявшийся во все стороны, из основного ствола вырастали какие-то дурные ответвления, вперемешку со здравыми обвинениями ветвились абсурдные, на которые как-то следовало отвечать, не впадая в истерику, некоторые вопросы стали повторяться, и Борис Захарович понимал, что нужно сохранять спокойствие и отвечать, стараясь, чтобы ответы на повторяющиеся вопросы не отличались от предыдущих.
— Арестованный Нильсен сознался, что он не только авантюрист, совершивший ряд уголовных преступлений, но и является агентом иностранной разведки. Вы это знали и покрывали.
— Я этого не знал, а значит, и не покрывал. Если бы я знал, что Нильсен шпион, я давно бы об этом сообщил в органы.
— Отчего же не сообщили?
— Да потому что не знал.
— А почему вы так уверенно говорите, что не знали?
— Потому что не уверен… То есть потому что не знал.
— Вы только что проговорились, что не уверены в том, что не знали.