Кремлевское письмо

Полковник Владимир Ильич Коснов молча проследовал по тюремному коридору и вошел в камеру № 108. Двое в зеленой форме отошли от койки, чтобы он смог осмотреть тело. Поляков лежал на спине с широко открытыми глазами. Его левая рука была прижата ко рту.

— Я с него глаз не спускал, товарищ полковник, все время через «глазок» смотрел, — торопливо объяснял охранник, вытянув руки по швам по стойке «смирно».

— Я его знаю, — вмешался начальник тюрьмы, — надежный человек. Если говорит, глаз не спускал,

Полковник будто не слышал. Он отстранил руку умершего ото рта и внимательно осмотрел пальцы на ней. Ноготь на большом пальце был прокушен и обломан, подобно кусочку пластмассы. Коснов нагнулся, принюхался и почувствовал слабый горьковатый запах миндаля.

— На себе он ничего спрятать не мог, — сказал начальник тюрьмы, — мы обыскали его с головы до ног. Не представляю, как он мог это сделать!

— Ну, тогда Поляков все еще жив, — Коснов холодно взглянул на него.

Начальник тюрьмы вздохнул и опасливо посмотрел на тело, как будто слова полковника могли каким-то чудесным образом оживить его. Коснов бросил последний взгляд на Полякова, и ему показалось, что лицо покойного тронула едва заметная улыбка. Он не сдержался и улыбнулся в ответ, по-военному четко повернулся и вышел из камеры. Охранник и начальник тюрьмы последовали за ним. В конце коридора Коснов быстро прошел стальную в дверь и захлопнул ее за собой. Он поднялся на этаж выше, где у двери камеры его ждал адъютант.

— Как они, Гродин? — спросил полковник.

— Все хорошо, — ответил лейтенант.

Коснов посмотрел в «глазок». Молодая жена Полякова спала. В соседней камере на полу, взявшись за руки, сидели с закрытыми глазами мать и сестра Полякова. Коснов еще раз посмотрел на лицо спящей женщины. Очень хороша. Он пожалел, что не женат.

Выпрямившись, он кивнул в сторону камеры, где дремали две женщины.

— Этих кончать, — приказал он. Затем, отпустив адъютанта, открыл камеру вдовы Полякова и вошел.

Пять часов спустя «Дядя Моррис» отправил «Милой Элис» телеграмму следующего содержания:

Капитан-лейтенант ВМС США Чарльз Роун, сотрудник регионального Отдела систем наведения Управления морской разведки, встал ровно в 6 утра, почистил зубы и за 4 минуты 28 секунд выполнил комплекс упражнений военно-воздушных сил Канады. Он побрился, принял душ и начал одеваться перед огромным зеркалом, Стрелки на штанинах оказались заглажены не совсем ровно, и он сменил брюки на другие, безукоризненно завязал галстук, надел китель, электрощеткой до блеска начистил ботинки, взял портфель и, сунув под мышку номер «Уолл-стрит джорнал», отправился в офицерскую столовую.

Он съел половину грейпфрута, два яйца-пашот и кусочек ржаного тоста, затем налил третью чашку черного кофе, аккуратно развернул газету, нашел страницу с биржевыми котировками и с глубоким вздохом начал их изучать.

Роун подсчитывал убытки, когда дверь вдруг открылась. Не отрывая глаз от газеты, он по скрипучему голосу узнал капитана Фелсона.

— Роун! Самолет ждет. Где, черт побери, твои вещи?

— Какой самолет? Какие вещи?

— Морской самолет. Гражданская одежда. Твой чемодан. Где все это?

— Дома. Где же еще?

— Тогда не рассиживайся. Быстро за ними.

— А что случилось?

— Спросишь у адмирала.

Из-за невзрачного дубового письменного стола адмирал следил за приближающимся к нему Роуном. Адмирал не стал утруждать себя ответом на приветствие, а подчеркнуто официально обратился к Роуну:

— Капитан-лейтенант Чарльз Роун, настоящим сообщаю вам, что с 14.00 сегодняшнего числа, 10 октября, вы больше не находитесь под юрисдикцией Министерства ВМС.

— Простите, сэр? — произнес Роун, не веря своим ушам.

— Далее сообщаю вам, что с 14.00 ваша служба в качестве офицера ВМС США прекращается и в соответствии с этим вы лишаетесь всех прав и льгот, положенных вам в прошлом и будущем как офицеру ВМС или вооруженных сил США. Только, по-моему, вам на это наплевать.

— Но, сэр… — начал было Роун.

— И больше не обращайтесь ко мне «Сэр».

— Но я предпочитаю именно так к вам обращаться.

— А я — нет!

— По какому праву меня уволили? — резко спросил Роун.

— Приказ окончательный и подлежит исполнению.

— Согласно Единому военному кодексу я имею право знать точно, при каких обстоятельствах был отдан этот приказ. Насколько мне известно, офицера нельзя уволить без его согласия или не известив его о причинах.

— Я уверен, ваши друзья в Вашингтоне вам все объяснят.

— Какие друзья?

— Роун, — продолжал адмирал, пропуская вопрос мимо ушей, — полагаю, ваш поступок можно назвать предприимчивым. Я также полагаю, что сейчас в почете люди, которые умеют добиваться своего любой ценой и любыми средствами. Я, однако, старомоден и называю это просто нарушением субординации. Нет, пожалуй, есть выражение поточнее. Ваши бывшие сослуживцы часто им пользуются — нарушение долга.

— Я долга не нарушал и никого не обманывал!

— А я не знаю, как тогда назвать это, — рявкнул в ответ адмирал, — вы же подвели и Военно-морское ведомство и свою разведку! Сколько армейских и морских офицеров сейчас проклинают тот день, когда создали контрразведку и морскую разведку. Они считают, что сотрудники этих служб больше работают на свои ведомства, чем на армию и флот. А вы, мистер Роун, зашли еще дальше, вы доказали, что и со своими можно не церемониться. Почему вы не в штатском?

— Не было приказа.

— Только офицеры ВМС США имеют право носить эту форму. По одной легенде несколько человек даже отдали за нее свою жизнь. Когда переоденетесь, мой водитель отвезет вас в аэропорт, как полагается в таких случаях. Вы свободны, мистер Роун.

Тощий молодой человек в костюме от «Братьев Брукс» пристроился позади Роуна в очереди за багажом в вашингтонском аэропорту.

— Мистер Роун, — почти шепотом произнес он, — пожалуйста, идите за мной.

— Я еще не получил свой багаж, — ответил Роун.