Крепче брони
Шрифт:
Не «объявляю благодарность», а «благодарю вас» — так и сказал.
Что-то подкатило к горлу. Не выдержала. И совсем уже не по-военному произнесла:
— Спасибо вам, товарищ гвардии лейтенант.
И выбежала из блиндажа.
Как-то Аня Найденова привезла раненых в медсанбат. Впереди стояла вереница повозок.
Постояла, поправила раненым повязки и не вытерпела:
— Мальчики, потерпите немного, я схожу туда, чтобы вас быстрее приняли.
Забежала в операционную. Увидев Зелинскую, как маленькая, прислонилась щекой к ее
— Спасибо вам, Лидия Кирилловна!
— Ну как там, Аня? Не страшно?
— Вначале было страшно. Но ведь им, — Аня показала на повозки с ранеными, — еще труднее, а они идут в атаку. По ним стреляют из автоматов, пулеметов, минометов, а они идут…
Лида посмотрела на девушку и не узнала ее. Плечи будто поднялись, раздвинулись. Загорелое и обветренное лицо стало строже, суровее. Чуть проступавшие через загар когда-то такие смешные веснушки придавали теперь лицу невыразимую обаятельность.
— Анка, ты так похорошела! — радостно сказала Зелинская, а про себя подумала: «Вот что значит найти человеку свое место!..»
Найденова будто не слышала ее слов. Попросила Зелинскую:
— Вы уж, пожалуйста, Лидия Кирилловна, позаботьтесь о моих. Очень прошу вас.
…Аня часто привозила раненых в медсанбат, а потом спешила обратно в роту. Неприятности первого дня давно забыты. Новый санинструктор пришелся всем по душе. Бойцы полюбили девушку за то, что она всегда была рядом с ними. Правда, в дни затишья она строго требовала от каждого возможного в условиях окопной жизни соблюдения санитарных норм. Бойцы нехотя, часто с язвительными усмешками относились к этому, но выполняли все ее требования. Ведь при такой жизни, когда на тебя ложатся и пыль, и грязь, и немецкие бомбы, не следи за собой — совсем человеческий облик потеряешь. Аня сама привязалась к бойцам. При коротких встречах с Зелинской, с другими подругами только и говорила о них.
— Что за люди, знали бы вы! Человек ранен, ему приказываешь: «Ползи в укрытие!» — а он уговаривает: «Сестричка, перевяжи меня покрепче, чтобы кровь не шла, а я им, гадам, еще задам!..»
Иногда прорывалось что-то «свое».
— Немцы стреляют, кругом рвутся мины. А там раненый. Ползу к нему и думаю: «Только бы пронесло… Только бы мимо…» А то ведь из-за меня он может погибнуть. Подползаю, а он, бедняжка, от потери крови говорить не может. Только по губам понимаю: «Пить…» Достаю фляжку, разжимаю ему зубы. Быстро перевязываю. Теперь бы только вынести. А на стрельбу не обращаю внимания. Не до нее…
Зелинская слушала девушку и удивлялась ее непосредственности, ее тихому, невидному мужеству. А иногда откровенно завидовала ей.
Однажды раненых привезла уже не Найденова. В повозке лежала она сама.
Санитары положили Аню на операционный стол. У нее было восемнадцать пулевых ранений. Повреждены кишечник, печень…
А произошло вот что. Рота вместе с другими подразделениями вела наступательный бой. Немцы упорно сопротивлялись, переходили в контратаки. Аня Найденова находилась в самом пекле, чтобы в любую минуту помочь раненому бойцу. Не раз и сама брала в руки винтовку, чтобы защитить раненых. А потом попала
Операция длилась долго. Хирурги Метелица и Зелинская сделали все, чтобы спасти жизнь девушки.
А Найденова, придя в себя после наркоза, попросила:
— Только не отправляйте меня в госпиталь.
Госпиталя у нас избегали все. И только из-за боязни, что оттуда не возвратятся в свою часть, а может, и вообще не передовую.
Что делать? Любое движение раненой противопоказано, поездка на машине за десятки километров немыслима. Но и оставлять ее в таком состоянии в медсанбате рискованно.
Десять дней девушку не тревожили, а когда она несколько оправилась, решили госпитализировать ее.
…С тех пор как Аню отправили в госпиталь, прошел месяц, и за все это время от нее не было весточки.
Лида Зелинская отдыхала после дежурства, когда кто-то сообщил, что вернулась Найденова. Быстро оделась и побежала в расположение батальона. «Значит, выжила, значит, поднялась, вот молодчина!..»
Найденову встретили и приняли в медсанбате очень радушно. Внешне она выглядела неплохо, была веселой и почти сразу же заговорила о своей роте.
Однако в расположение части ей было пока рано, не мешало окрепнуть. Как выяснилось, ее не отпускали из госпиталя, но упрямая девчонка настояла на своем. Сейчас Аню уговаривали остаться в медсанбате.
Шесть дней Найденова работала в медсанбате, только все время беспокоилась: «Как же там, в нашей роте?..» А потом ее не стало.
О беглянке сообщили в политотдел дивизии. Начальник политотдела обещал серьезно поговорить с Аней. Но настоящего разговора не вышло.
— Что хотите, то и делайте, а из своей роты я никуда не пойду!..
Павел Иванович Черенков в душе невольно любовался девушкой: «Вот такие упрямые да упорные и помогли дивизии выстоять на последних высотах у Дона».
Единственное, на что начподиву удалось уговорить Найденову, — пойти на пять дней в дивизионный дом отдыха. Туда в порядке поощрения обычно направлялись лучшие бойцы и офицеры. Но через два дня Аня снова была на передовой.
А через некоторое время в дивизионной газете появилось письмо Найденовой. Называлось оно «Снова в строю» и начиналось так: «В боях с немецкими захватчиками я была тяжело ранена. С поля боя в санчасть была доставлена через четыре часа. Благодаря старанию и умению гвардии военврача II ранга т. Метелицы жизнь моя была спасена…»
Девушка благодарила за заботу о ней других врачей и медсестер. В ответ на эту заботу она отвечала: «Я тоже обещаю работать еще лучше и спасать жизнь бойцам и командирам».
Несмолкаемый орудийный гул, доносившийся с юго-востока, от Сиротинской и откуда-то еще, извещал, что «сидению» дивизии на донских высотах приходит конец.
Несколько дней с переменным успехом шли ожесточенные бои за высоту 145,7. Здесь вновь отличилась Найденова. Дело было так.
Схватка продолжалась. Аня подобрала на поле боя и вынесла в укрытие четырнадцать тяжелораненых, хлопотала возле них, когда появились десять вражеских танков. А тут как на грех замолчали наши пушки.