Крепче брони
Шрифт:
Листовка пошла по рукам. Я заметил Николаю:
— А ведь немцы для того и сбрасывали, чтобы ее читали да рассматривали наши бойцы.
— Пусть полюбуются. Они уже кое-что видели…
Молодой боец с выгоревшими русыми волосами, с веснушками на носу долго рассматривал картинку, потом зло выругался:
— Вот гадюки! Чем хотят взять.
— Они с подходцем, сволочи.
— А как же! Знают, что и у нас есть семьи… Только не по адресу, господа фрицы.
— Смотрите, как здорово! — Чернушкин протянул руку за листком. — «Рай», а не жизнь! Правда?.. Только подсчитал бы вот кто, сколько наших женщин и детей уничтожили
Бойцы притихли, задумались. Молчание нарушил младший сержант, должно быть, командир отделения.
— Нехай, товарищ комиссар, малюют да сбрасывают. А мы скрутим из нее цыгарку и пустим дымок.
А я подумал: «Вот и провел комиссар политбеседу!»
8 ноября сорок первого года. С военкомом бригады старшим батальонным комиссаром Медведевым сидим в политотделе, обсуждаем насущные проблемы. Рядовой состав прибыл почти весь. В основном укомплектованы и штаты командного состава. А политработников не хватает. Недостает парторгов, комсоргов батальонов, не говоря о том, что большинство политработников — неопытная молодежь. А в бригаде идет серьезная боевая учеба. И как бы ее надо подкрепить повседневной действенной политической работой.
Писать в Москву, в политотдел воздушно-десантных войск? Но ведь там знают наше положение.
Пытаемся кого-то переставить, чтобы обеспечить наиболее ответственные участки. Но разве это выход!
— Тришкин кафтан — вот это что, — говорит Медведев. — Пусть все остаются на своих местах. Люди познакомились с личным составом, втянулись в работу. И вдруг мы их — в другие подразделения… А вот нам с тобой, старший политрук, надо почаще бывать в тех подразделениях, где не хватает политработников.
Против этого не возразишь. Но и не разорваться же! Я и так почти все время в подразделениях. И в политотделе тоже что-то надо делать, тем более, что он до сих пор неукомплектован на одну треть…
В это время открылась дверь. В комнату, печатая шаги, вошел высокий, стройный юноша в синей, ладно сшитой шинели и в такого же цвета, с шиком надетой пилотке. На голубых петлицах химическим карандашом выведено по три «кубика». Четко приложив к пилотке руку, щелкнув каблуками, вошедший доложил:
— Политрук Чернушкин. Прибыл для дальнейшего прохождения службы…
Это была наша первая встреча.
Чернушкин прибыл к нам тогда во главе группы выпускников Ивановского военно-политического училища. Для нас их приезд был очень кстати. Мы с Медведевым сразу же познакомились с каждым и всех распределили по подразделениям. Чернушкину дали отдельную минометную роту.
Оставалось только каждому объявить назначение. Но меня, исполнявшего тогда обязанности начальника политотдела, что-то не удовлетворяло. И я откровенно высказал Медведеву:
— А если Чернушкина не на минометную роту, а на второй батальон поставить? Когда-то еще пришлют нам в него комиссара. У него, я думаю, получится. Не сразу, конечно. Но комбат капитан Егоров — умный, опытный, поможет. Да и мы ведь не далеко…
Медведев задумался. Ему,
О чем-то говорила и его биография. Рос без отца. Сам зарабатывал и кончал среднюю школу. Да еще помогал семье. Имеет боевой опыт, небольшой, но опыт. А главное, самостоятельный и, похоже, думающий человек.
— Мне кажется, он быстро найдет общий язык с личным составом батальона, — подбиваю комиссара.
— Ну что ж, согласен. Под твою личную ответственность.
2-й батальон находился на станции Юма, в трех километрах от штаба и политотдела бригады. Но я старался бывать в нем как можно чаще. Вначале встречался с Чернушкиным, как с «подшефным». Потом потянуло туда же по другой причине: с Николаем можно было о многом поговорить по душам. Он расскажет тебе о настроении бойцов и командиров, откровенно признается в том, что у него не получается, что плохо в батальоне. Признается даже тогда, когда определенно знает, что у него могут быть неприятности… А если скажешь: нужно сделать то и то, можно не проверять. Одним словом, с ним было приятно работать, на него можно было положиться во всем, и на этой почве у нас завязалась большая дружба.
Правда, о своем личном мы почему-то почти никогда не говорили. Впрочем, до личного ли было! У всех одна забота — подготовка к десантированию. Я, например, даже не знаю, была ли у Николая девушка, которая ждала его с войны…
Чернушкин между тем все увереннее входил в роль комиссара батальона. Ему не хватало житейского опыта. Но рядом был капитан Егоров, всегда спокойный, рассудительный человек, с которым они быстро сошлись. Непосредственность, глубокая преданность долгу и делу помогли Николаю сблизиться со всем личным составом. И он стал настоящим комиссаром, который строго требует, но к которому можно и в любое время прийти с сокровенным. Сказывалось, наверное, и то, что комиссару батальона и самому было всего двадцать три года. Мысли и переживания восемнадцатилетних бойцов ему были не так уж далеки по возрасту…
1 января 1942 года мы с Медведевым послали в политотдел воздушно-десантных войск материал для утверждения Чернушкина в должности комиссара батальона, которую он исполнял более полутора месяцев (по какой-то причине этот материал не был послан раньше). Но случается же так! Материал на Чернушкина только что отослали, а к нам на должность комиссара 2-го батальона с предписанием политотдела корпуса прибывает другой политработник.
Чернушкин сдал дела в батальоне и принял отдельную роту связи: спокойно, деловито начал включаться в работу.
— Это же безобразие! — доказывал я Медведеву. — Человек столько работал, свыкся с людьми… Ну разве его вина, что он самый молодой из комиссаров батальонов?! А работает он лучше всех, и вы это знаете…
Медведев только разводил руками.
— А я не спорю с тобой, старший политрук…
Осмелился, звоню по телефону комиссару корпуса Юматову. Высказываю свое возмущение.
Юматов, как обычно, спокойно выслушал, потом спрашивает:
— А ты в Чернушкине уверен?
— Товарищ бригадный комиссар!..