Крепче виски. Слаще колы
Шрифт:
Я могла бы в полной мере впечатляться тонкому юмору женщины, если бы это не был камешек и в мой огород тоже.
Марк с Павлом двинулись в нашу сторону. Оставалось по одному свободному стулу с каждой стороны, а это означало, что кому-то придется сесть со мной, а кому-то с мамой. Заметив это, парни ускорились, пытаясь занять место справа от меня. И самым поворотливым и юрким оказался Марк. Он приземлился рядом со мной, успев показать брату язык. Но Павел с невозмутимым видом, лишь на мгновение закатив глаза вверх, взял стул со стороны мамы и переставил его на
Как же неловко.
Почему делают они, а стыдно мне?
— А руки вы помыли после улицы? — строго спросила она, приподняв брови.
— Ну, мам, — хором жалобно протянули парни.
— Напоминать, где ванная комната, не буду. Тренируйте память.
Как только дверь в ванную захлопнулась, Марина Викторовна, чуть наклонившись ко мне прошептала заговорческим тоном:
— Люблю лишний раз поиздеваться над своими мальчишками.
А это дамочка была не так проста.
Парни вернулись на исходные положения, и между нами опять повисло тяжелое и очень ощутимая неловкость. Пусть у нашей странной пьесы был всего один зритель, но это было впервые, когда мы позволяли кому-то видеть нас так близко другу к другу втроем. Наши локти то и дело соприкасались, немного мешая, а бедра под столом вовсе плотно прильнули. И я ничего не могла сделать с тем, что разворачивалось сейчас.
— Итак, — в своей грозно-показной манере начать Марина Викторовна. — Что у вас тут происходит?
Она смерила каждого из нас холодными голубыми глазами, что оттенком были один в один, как у её сыновей. Поразительное сходство.
— Мам, у тебя что, отключили канал с турецкими сериалами? — возмутился Марк, сложив руки на груди.
— Не хами, — сказала она, делая глоток чая.
— Марк прав, — вмешался Павел. — Я уже в том возрасте, когда могу разобраться со своей личной жизнью сам. У меня у самого скоро седина появится.
Они вдвоем сверлили маму взглядом, не моргая, пытаясь справиться с одной хрупкой женщиной. Она аккуратно поставила чашку на стол и обратила свое внимание на Марка.
— Маркуша, скажи, а не та ли это Василиса, с которой ты вечно соревновался в школе? — вопрос был абсолютно нормальным и звучал спокойно, но с явной издевкой.
— Да, мам, — нехотя признал он.
— Павлуша, помнишь ты мне как-то около часа без остановки рассказывал по телефону про своих студентов, выделяя на общем фоне одну конкретную?
— Да, мам, — на выдохе произнес он, пряча глаза в пол.
— Тут интересней, чем в турецком сериале, — она склонила голову в бок, смотря на нас троих с усмешкой. — Василиса, вам нравится мой сын?
В какую игру играет эта женщина и чего хочет добиться?
Мою ладонь, лежащую на столе, накрывает рука Павла. Лавина смущения, из которой невозможно было выбраться, накрыла меня с головой. Если сейчас отдерну руку, то угожу прямиком в яму разрушенных надежд.
— Тебе необязательно отвечать на этот вопрос, — настаивает он, смотря в глаза матери.
— Да, нравится, — смело отвечаю я, заинтригованная её игрой.
— Хорошо. А что именно вам в нем нравится?
Мою
— На этот вопрос тоже можешь не отвечать, — говорит он в мою защиту.
Марина Викторовна хотела вывести меня чистую воду лишь одним вопросом? Ведь мы прекрасно понимаем, как эти двое парней, даже будучи братьями, так сильно между собой различаются. И, назвав хоть одну черту, все сразу станет ясно.
А может она так хотела помочь?
Только вот я для себя все решила.
— Зачем тебе все это? — спросил устало Павел, все еще не выпуская мою руку.
— Хотела понять, что за страсти у вас тут кипят, — пожимая плечами, невозмутимо ответила она.
Неужели эта женщина действительно думала, что мы сейчас ей расскажем про наши, весьма запутанные (для меня) отношения и как мы вообще к этому пришли. Или же это была очередная издевка над сыновьями?
Тем не менее, все её выпады я бы назвала больше шутливыми, чем обидными. И уж точно эта женщина никак не пыталась скомпрометировать меня в неподобающем свете или, того хуже, сразу пойти в наступление с обвинениями ни в чем не разобравшись.
— Все не так как может вам казаться, — на эмоциях воскликнула я, и сердце гулко забилось от собственной смелости. — Не знаю, чем именно кажется наша картина, но я просто приехала попрощаться, — голос звучал еле слышно.
Взгляд упал на настенные часы, что уже показывали около часа ночи. Пожалуйста... Не надо.
— Все-таки уезжаешь? — спросил Павел тихо, голосом где-то на грани тоски, повернув голову в мою сторону.
Резко подступившие слезы не дали мне ничего сказать, и я просто кивнула. Вздрогнула, когда удар кулаком об стол пришелся рядом со мной, где сидел Марк. Он соскочил со стула и отошел к окну.
Да, я подозревала, что это будет тяжело, но чтоб настолько…
Я молчала. Не знала, что можно говорить, а что нельзя в присутствие их мамы, да и свидетелей не хотелось. Я бросила на женщину умоляющий взгляд оставить нас, и та сразу же, правильно его считав, начала поспешно вставать со стула, прибирая со стола.
— Павел, я займу твою спальню, — объявила Марина Викторовна. — Моя спина требует ортопедический матрац. Спокойной ночи, детки, — попрощалась она и, уже завернув за угол, крикнула, — сплю крепко, ночным мочеиспусканием и сухостью во рту не страдаю.
Парни лишь слегка улыбнулись на слова матери, я же готова была сгореть на месте от стыда от того, что эта милая женщина представляет в своей голове.
— Вообще-то в первую очередь я приехала извиниться. Извиниться за то, что не захотела слушать вас. И так быстро попалась в ловушку Анфисы…
— Она…Что сделала? — вскипятился Марк. — Но когда?
— Пока мы были в раздевалке, — нехотя ответила я, понимая, что Павел догадается, чем мы могли там заниматься с его братом. — Она перекинула с флешки книгу к себе и просто выложила её от чужого имени. Но на самом деле это не важно. Уже. В двенадцать дня у меня самолет, и последние часы в Питере хочу провести с вами двумя. Если вы позволите.