Крепкие мужчины
Шрифт:
12
В суровые зимы омары либо уходят на глубоководье, либо, если они обитают в прибрежных водах, ищут спасения от холода, зарываясь в донный ил, если он имеется.
Большую часть осени тысяча девятьсот семьдесят шестого года Рут пряталась. Отец не вышвырнул ее из дома, но после происшествия относился к ней неприветливо. Происшествие заключалось не в том, что Рут и Оуни были застигнуты пастором
– Неужели ты даже не хочешь узнать, что я делала в лесу с Оуни Вишнеллом?
Рут с отцом в последнее время друг друга избегали и каким-то образом даже умудрялись есть в разное время. Но этим вечером Рут зажарила цыпленка к приходу отца с рыбалки.
– За меня не переживай, – сказал Стэн, увидев, что Рут накрыла стол на две персоны. – Я перекушу у Ангуса.
А Рут сказала:
– Нет, папа, давай поедим здесь. Ты да я.
За ужином они говорили немного.
– Правда, здорово у меня получился цыпленок? – спросила Рут, и отец ответил, что цыпленок действительно получился отлично.
Она спросила, как ему работается с Робином Поммероем, которого отец недавно снова нанял помощником, и Стэн сказал, что этот парень такой же бестолковый, как раньше, и чего от него ждать? Словом, вот такие разговоры. Ужин они закончили в молчании.
Когда Стэн Томас взял свою тарелку и направился к раковине, Рут сказала:
– Папа, неужели ты даже не хочешь узнать, что я делала в лесу с Оуни Вишнеллом?
– Нет.
– Нет?
– Сколько раз тебе повторять? Мне плевать, с кем ты проводишь время и чем занимаешься, Рут.
Стэн Томас вымыл тарелку, вернулся к столу и взял тарелку Рут, не спросив, будет ли она еще есть, и даже не взглянув на нее. Он вымыл ее тарелку, налил себе стакан молока и отрезал кусок черничного пирога миссис Поммерой, лежавшего на столе под запотевшей пластиковой крышкой. Пирог он взял в руку и стал есть, наклоняясь над раковиной. Потом он вытер руки о джинсы и накрыл пирог пластиковой крышкой.
– Пойду к Ангусу, – сказал он.
– Знаешь, папа, – проговорила Рут, не вставая из-за стола, – я тебе кое-что скажу. Думаю, у тебя должно быть свое мнение об этом.
– Ну, – сказал Стэн, – не должно.
– Нет, должно. Знаешь, почему? Потому что у нас был секс.
Стэн снял куртку со спинки стула, надел и направился к двери.
– Ты куда? – спросила Рут.
– К Ангусу. Сказал же.
– И это все, что ты скажешь? Это твое мнение?
– Нет у меня никакого мнения.
– Папа. Я тебе кое-что еще скажу. Тут много всякого происходит, о чем у тебя должно быть свое мнение.
– Ну, – сказал Стэн, – нет.
– Лжец, – сказала Рут. Стэн посмотрел на нее:
– Так нельзя разговаривать с отцом.
– Это почему же? Ты лжец.
– Так ни с кем нельзя разговаривать.
– Я просто жутко устала от того, что ты все время твердишь, будто тебе плевать на то, что тут происходит. И я считаю, что ты просто слабак.
– Нет никакого прока переживать за то, что тут происходит.
– Тебе плевать, уеду я в Конкорд или останусь здесь, – сказала Рут. – Тебе плевать, что мистер Эллис дает мне деньги. Тебе плевать, стану я работать на омаровой лодке или мне дадут пинка и выпроводят в колледж. Тебе плевать, что я всю ночь занималась сексом с Вишнеллом. Правда, пап? Тебе на все это плевать?
– Точно.
– Ой, хватит. Какой же ты лжец.
– Прекрати так говорить.
– Я буду говорить, что хочу.
– Не важно, на что мне плевать, а на что – нет, Рут. Что бы ни случилось с тобой или с твоей матерью, я тут ни при чем. Ты уж мне поверь. Я тут ни при чем. И это я усвоил давным-давно.
– Со мной или с моей матерью?
– Вот именно. Я не имею права ни слова сказать, когда вы что-то решаете. Так какого черта?
– Моя мать? Ты что, шутишь? Ты мог полностью подчинить себе мою мать, если бы захотел. Она ни разу в жизни сама не приняла ни одного решения, папа.
– Я ей не указ.
– Кто же тогда?
– Ты знаешь кто.
Рут с отцом долго смотрели друг на друга. Чуть ли не целую минуту.
– Ты мог бы побороться с Эллисами, если бы захотел, папа.
– Нет, не смог бы, Рут. И ты не сможешь.
– Лжец.
– Я тебе сказал: прекрати так говорить.
– Тряпка, – произнесла Рут, к величайшему собственному изумлению.
– Закрой свой гадкий рот, – сказал Стэн и вышел из дому.
Вот такое случилось происшествие.
Рут прибрала в кухне и отправилась к миссис Поммерой. Она почти час проплакала, сидя на кровати, а миссис Поммерой гладила ее волосы и спрашивала:
– Почему ты мне не расскажешь, что случилось? Рут, всхлипывая, проговорила:
– Просто он – тряпка.
– Ну разве можно такое отцу говорить, милая?
– Трус гребаный. Ну почему он хотя бы капельку не такой, как Ангус Адамс? Почему он ни за что не может постоять?
– Ты что, вправду хочешь, чтобы твоим отцом был Ангус Адамс, Рут?
Рут только сильнее разрыдалась, а миссис Поммерой сказала:
– Ох, детка. Трудный у тебя выдался год.
В комнату вошел Робин и сказал:
– Что у вас тут за шум? Кто тут хнычет?
Рут крикнула:
– Пусть убирается! Скажите ему, пусть убирается!
Робин сказал:
– Это мой дом, сучка.
А миссис Поммерой сказала:
– Вы прямо как братишка с сестренкой.
Рут перестала рыдать и сказала:
– Не могу поверить в это гребаное место.
– В какое место? – спросила миссис Поммерой. – В какое место, детка?
Рут прожила в доме миссис Поммерой до конца июля, весь август и начало сентября. Иногда она подходила к соседнему дому, дому своего отца, когда знала, что тот в море, заходила и брала то чистую блузку, то книжку. Порой она пробовала понять, чем отец питается. Заняться ей было нечем. Работы у нее не было. Она отказалась даже от попыток делать вид, будто ей хочется работать помощницей на омаровой лодке, и больше никто не спрашивал, какие у нее планы. Явно никто не собирался предлагать ей работу на лодке. А людям, у которых на Форт-Найлзе в тысяча девятьсот семьдесят шестом году не было работы на лодке, заняться было, по большому счету, нечем.