Крепкий орешек
Шрифт:
Земля, погруженная во мрак, казалась сверху огромным черным экраном, не пригодным для визуальной ориентировки. Поэтому Пашков с особенной тщательностью вел исчисление пути по скорости и времени, чтобы возможно точнее определять место самолета в необъятном, фантастически пустынном и мертвом небе. Облаков становилось все меньше, приходилось подолгу лететь открыто. С земли, конечно, не увидеть маленький черный силуэт, а вблизи — можно.
— Лишь бы наши ястребки не попались по дороге! — с тревогой произнес Иван Федорович, внимательно всматриваясь в окна пилотской кабины.
— Чего доброго, снимут нас, а потом иди доказывай… — согласился бортмеханик.
— А вот эти кто? — спросил Пашков и, резко развернувшись вправо, убрал газ и стал круто планировать.
Вверху проплыли пять узких крылатых теней с парными вспышками выхлопных огней у каждой. Это фашистские истребители, предвестники линии фронта. Нужно было иметь острые глаза Пашкова, чтобы увидеть их. Самолет Л-510 прошел под ними незамеченным.
Когда голубые огоньки вражеских истребителей растаяли в ночном небе, Иван Федорович дал своим моторам разные обороты, отчего ровный гул превратился в собачье подвывание, и взял курс на запад.
Бортмеханик, не заметивший, когда командир корабля двинул сектора наддува, напряженно прислушался к работе моторов.
— Чего это они завыли, как на немецких самолетах? — спросил он.
— Вот и хорошо, — усмехнулся Пашков. — Передовую проходим, это не помешает…
— Ну к командир! — засмеялся бортмеханик. — Хитер. Значит, звукомаскировку используете?
— Выходит, так, — согласился Пашков.
Звукоуловители гитлеровских зенитчиков отметили пролет «своего» самолета, и зенитчики пожелали ему счастливого пути.
— Выпустить шасси, — приказал командир.
Теперь самолет планировал с приглушенными моторами, а выпущенные шасси, создавая дополнительное сопротивление воздуха, помогали ему быстрее терять высоту.
Квадрат 28 нашли по сигнальным кострам, по ним же сориентировались и отыскали цель № 2. Сбрасывали десант с небольшой высоты, что требовало особенной точности пилотирования и расчета от Пашкова и расторопности от парашютистов.
Выбросив десант, Пашков набрал высоту и полетел на юго-восток. Задание выполняли на расстроенных моторах.
А на линии фронта их все же обстреляли. В воздухе вокруг самолета вспыхивали разрывы, и он немедленно нырял то в одно такое облачко, то в другое. В кабине противно запахло толом. Летели молча, часто меняя направление и высоту полета, молчали, даже когда линия фронта осталась позади; а на земле в предрассветном сиреневом сумраке, сквозь дымку и тонкий береговой туман просматривались маленькие озерца и речушки. И лишь когда на горизонте сверкнули золотистые шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости, Пашков сказал:
— Вот мы и дома.
— А разведчики?
Иван Федорович подумал, закурил и уверенно сказал:
— Вернутся и они!
Он не ошибся: из всей группы, принимавшей непосредственное участие в этой операции, погиб только один человек.
…На этот раз маршрут был усложнен несколькими изломами, потому что летели в глубоком тылу врага. А повороты всегда предусматриваются над какой-нибудь точкой. Вот и разыщи ее в кромешной тьме!
Держались самых «необитаемых» районов, летели на расстроенных моторах, всем экипажем зорко наблюдали за воздухом и землей. Разговаривали мало. В общей кабине лежал груз для нового партизанского отряда. Знали расположение немецких аэродромов и крупных огневых точек. В основном, все шло, как было задумано, и только один случай на время нарушил план экипажа…
Из ночного неба вынырнули два «мессера» и увязались за самолетом Ли-2 Пашкова. Ускользая от огня, Пашков мгновенно придумал выход из положения. Совсем рядом находился немецкий аэродром, известный экипажу.
Иван Федорович взял курс на юго-запад.
— Куда, командир? — воскликнул бортмеханик. — Там же…
— Так вот к ним и заглянем, — ответил Пашков и коротко объяснил свой план.
Когда «мессеры» отыскали темный силуэт большого самолета, едва заметный в темноте Пашков уже входил в круг над аэродромом и мигал бортовыми огнями. На земле вспыхнули огни старта, а истребителям передали по радио:
— Куда вы лезете? Это же наш самолет, видите, он заходит на посадку.
Истребители свечой взмыли вверх и ушли на восток — искать другую добычу. Иван Федорович сделал четвертый разворот, уточнил заход и стал планировать на полосу, будто и впрямь рассчитывая на посадку. Метров со ста он дал моторам полный газ и скомандовал:
— Огонь!
Из пулеметов, временно установленных на самолете для самозащиты, ударили по аэродрому длинные очереди. Стартовые огни погасли…
— А теперь тикаем! — крикнул Иван Федорович, развернувшись влево, и они помчались бреющим полетом над глухими лесами, направляясь к очередному поворотному пункту.
Хитрость удалась. Истребители были где-то далеко, и вообще отыскать теперь самолет Пашкова было делом безнадежным.
— Ох и лаются они, должно быть! — засмеялся второй пилот.
— А пусть не лезут, — ответил Пашков, доставая папиросу. — Дай огонька…
Перед ним одновременно вспыхнули две зажигалки: второго пилота и бортмеханика.
Зима 1944/45 года выдалась на севере суровая. Частые морозы и сильные бураны затрудняли действия не только авиации, но и наземных войск.
На Н-ском танковом заводе создалась острая нужда в никеле. Дороги занесло мощными пластами снега. На помощь были призваны аэрофлотцы с их изумительным мастерством ориентировки, точностью слепого полета и неутомимостью.
В специально созданной экспедиции принял участие и командир корабля Пашков. Много трудных рейсов пришлось ему тогда выполнить…
На аэродроме взлета скорость ветра достигала 25–30 метров в секунду. На маршруте он был еще сильнее; синоптики не обещали ничего успокоительного. А в фюзеляж самолета уже погрузили никель. Нужно, очень нужно доставить его на завод. Но можно и не лететь: в такую погоду никто не возьмет на себя смелость приказать пилоту лететь. Каждый летчик решал этот вопрос сам, на то он и командир корабля, знающий свои силы и понимающий, что ему не зря доверили самолет и ценный груз: это много больше, скажем, одного миллиона рублей!