Крепость души моей
Шрифт:
– Кумиры богив йих спалытэ вогнэм! Спалытэ! Спалытэ!..
– Эй, Коля, ты куда? Куда?!
Вопрос был лишним. Контуженный бежал прямиком к бревну, возле которого трудился художник. В левой руке – канистра, в правой – спичечный коробок.
– «Кумиры богов их сожгите огнем», – кивнул учитель. – Второзаконие, глава 7. Зря Артур где попало бензин оставляет!
– Коля! Стой, стой!..
Охрана сообразила – пустилась вдогон. Артур тоже бросился наперерез идолоборцу. Псих, быстро оглянувшись, изменил направление, рванул по большой дуге вдоль забора.
Лысый художник на миг отвлекся от работы, пожал плечами и снова
– Хватай его! Хватай!
– Э-э! – внезапно расхохотался Чисоев-старший. Смех вышел скверный, злой. – Понял я, Сан Петрович. Понял, почему нож! Нет, учитель, это не я с ума сошел, и не брат мой. Мы все тут спятили. Громовержец Бечед, понимаешь! Отец наш – комсомолец, потом – коммунист. Дед – коммунист, бабушка – комсомолка…
– Отдай канистру! Отдай, говорю!
Колю настигли, прижали к забору. Схватить, однако, не сумели. С невиданной резвостью псих открыл крышку канистры, окатил себя бензином. Выхватил спичку из коробка, словно клинок из ножен.
Подоспевший Артур вцепился в охрану, как клещ:
– Нет! Не трогайте! Отойдите!..
Парни отступили на шаг. Псих присел на корточки, прижал канистру к животу, сдавил коробок зубами.
– Допустим, мы рехнулись, – задумчиво продолжал Шамиль, любуясь Колиной буффонадой. – Допустим! Тогда объясните мне, Сан Петрович, что Коля задумал. Самоубийство, блядь… Извините! Самоубийство – грех смертный. Тут гореть начнет, в аду продолжит. Вечно! Как дядя Расул говорил? “И всякий раз, когда их кожа обгорит, ее заменим Мы другою кожей, чтобы дать вкусить им наказание сполна”. Э-э! Надо же, вспомнил! Или здесь место такое, Сан Петрович, дорогой?
– Помещу тебя в преисподних земли, в пустынях вечных, с отшедшими в могилу, – старик усмехнулся. – Может, место, а может, обстоятельства.
Коля держал канистру мертво. Лишь только чьи-то руки приближались к ней, немедленно грозил спичкой.
Рычал. Плевался.
– Оставьте его! – крикнул учитель. – Артур, пусть сидит! Себя он жечь не станет!
Псих услышал, ощерился, блеснул горячечным взором:
– Сижу день цельный за решё… за решёткой,В окно тюремное гляжу,А слёзы катятся, братишки, потихо… потихоньку,По исхудалому мойму лицу!С коробком в зубах песня вышла на ура.
– Интересно, где его Афганистан расположен? – лицо Шамиля пошло пятнами. – Видел я таких «афганцев». Еще когда в Добровольную народную дружину ходил. Случалось, по дюжине за вечер в подрайон притаскивали.
– Сижу я цельный день в хала… халате,На йом сплошные рукава,Фуражка новая на вате,Щоб не промёрз… промёрзла голова…Охранник Вася остался дежурить возле певца. Охранник Стас вместе с хозяином направился к гостям. Артур шел впереди, ступал широко, полной стопой. Взгляд прятал, смотрел то на землю, то на носки модных туфель.
– Глупый я, Сан Петрович, – вздохнул Чисоев-старший. – Полтинник прожил, а ума не нажил. Пистолет надо было брать. Говорили мне мои ребята, пускать одного не хотели…
Младший брат услышал или почувствовал. Остановился, скривил рот.
Шаг, еще шаг…
– ХотелПсих умолк.
– Весело живем, да? – оскалился Артур. Оскал, судя по клыкам, был семейный, наследственный. – Хватит играть, Шамиль! Что ты хотел – увидел, что надо – услышал. Все я тебе рассказал, ничего не скрыл. Как брата, прошу, умоляю: оставь меня по-доброму! Дай дело закончить. Не за себя, за тебя боюсь. И за уважаемого Александра Петровича боюсь. Не хочу, чтобы пострадал кто-то…
Чисоев-старший набычился, сжал крепкие кулаки. Учитель махнул рукой:
– Минуточку! Позвольте пару слов…
– Не слухай його! – донеслось от забора. – Не слухай! Перевэртэнь!
Александр Петрович нашел в себе силы улыбнуться.
– Забавный титул! Артур Рустамович! Подготовка и проведение языческого обряда – дело неподсудное. Можно, конечно, упрекнуть вас в том, что вы забыли о семье, причем очень некстати…
– Мое дело! – рыкнул Артур.
Шамиль подался вперед, но учитель встал между братьями:
– Ваше, не спорю. Кажется, религиозные искания дорого стоили вашей дочери…
– Мое дело!..
– Ваше, ваше. Успехов! Но давайте еще разок сложим все вместе. Вы обиделись на Бога. Не на судьбу, не на Провидение, а лично на Творца…
У Шамиля заклокотало в глотке.
– Именно так мы вас поняли. Да и вы с этим не спорите. Итак, первый кирпичик – обида. Остальные кирпичи мы видим: валун и бревно. Как я догадываюсь, жертвенник и кумир…
– Это дядя! – взорвался старший брат. – Дядя Расул! Он муллой хотел стать, в медресе учился. Выгнали его, коньяку много пил. Обиделся он на Аллаха – прямо как ты сейчас, брат. Обиделся и сказал: Аллах не наш бог, не аварский. У нас – свои боги, правильные, старые. За аулом капище нашел, жертвы приносил…
– Каменным ножом, – подхватил учитель. – Нож, как я понимаю, вам еще не подвезли. Иначе бы мы бедного Колю уже не увидели…
– Не слухай! Перевэртэнь! Гэть його!
Александр Петрович пристукнул клюкой:
– Ваш наивный жертвенный баран, Артур Рустамович, кое-что почуял. Правда, ошибся адресом. Я-то его резать не собираюсь. Ты еще не понял, Шамиль?
Шамиль нахмурился:
– Понял? Нет, не понял. Он же псих, а не баран!
– Баран. Натуральный баран. Говоря современным языком, Артур Рустамович желает выйти из-под юрисдикции Творца. «Господь – крепость жизни моей: кого мне страшиться?» Псалом Давидов за номером 26. Считают, что более точный перевод: «Господь – крепость души моей». Твой брат, Шамиль, желает эту крепость разрушить. Выйти душой, видишь ли, на свободу. Крепость души, не жизни. Самоубийство – не выход…
– Самоубийство? – прохрипел Артур. – Ну уж нет! Себя убью, к Нему попаду. Тепленьким. Ни оружия, ни друзей… Не хочу!
– Отречение – не выход. Всевышний либо внимания не обратит, либо…
– Похули Бога та помри! – подсказали от забора.
Учитель кивнул:
– Спасибо, Коля! Иов, глава 2. «Похули Бога и умри». Тоже не выход.
– А Бечеду-мечеду жертвы приносить – выход? – возмутился Шамиль. – Ладно, брат, решил ты, что Аллах плохо с тобой поступает. Чем бревно против Аллаха поможет?