Крепость сомнения
Шрифт:
– Почему? – удивилась Варвара.
– О, – воскликнул Тимофей, – свиньи в горах – это то же самое, что чайки для моряков. Это значит – близок берег.
Обезумевшая Варвара проникновенно наблюдала, как перепачканные грязью свиньи, болтая ушами и розовыми животами, озабоченно перебегали от дуба к дубу.
Послышался стук железа о камни. С противоположной стороны на дорогу вышел полный человек лет шестидесяти пяти в клетчатой рубахе и фиолетовых рабочих штанах с фабричными заплатами на коленях. Лицо его немилосердно рдело, маленькие шустрые глаза терялись в чисто выбритых складках. За плечами висел небольшой круглый и отвисший рюкзак, голову покрывал полотняный картуз
– Много ли до Болоха? – крикнул ему Тимофей.
– Восемь километров, – бросил человек не задумываясь.
– Что же это за чудеса, – буркнула Варвара. – Все восемь да восемь.
И от этого места все отправились уже вместе. Временами попутчик останавливался, утирал лоб гигантским носовым платком, больше похожим на наволочку.
– Кто здесь раньше жил? – поинтересовался Тимофей, указывая на веселые полянки, заросшие одичавшими грушами, яблонями и алычой.
– Здесь убыхи жили.
– Черкесы, что ли?
– Да, навроде черкесов, – согласно наклонил он голову.
– Куда же они делись? – осторожно спросил Тимофей, зная по опыту, что не всякий говорит с удовольствием больше десятка слов. Попутчик, однако же, охотно делился своими познаниями.
– Еще при царе, – сказал он. – Царь велел им переселяться на равнину. А они не схотели и решили – в Турцию. И вот они все собрались и пошли к морю. Хотели, значит, в Турцию плыть. А турки не хотели их принимать. Были такие, которые хотели, а некоторые не хотели. Подговорили пиратов. Те, слышь, пустили их на корабли, а вышли в море – мужчин поубивали да в воду поскидывали. Hу а женщин, конечно, оставили – в рабство забрали, и деток ихних... И никого убыхов этих здесь не осталось. Последнего из них старика по телевизору показывали. Да он, наверное, уже умер. Дело-то было в восемьдесят втором году.
Далеко внизу, растекаясь уже на рукава, неслась Шахе. С грустью Тимофей выслушал повесть исчезнувшего народа.
– Это места все исключительные, – заметил попутчик. – Про Тамару-царицу слышали, небось?
– Слышали, – пискнула Варвара и, глянув на Тимофея, сама захихикала своему голосу.
– Потемкин наш в мужьях у ней ходил. Он мужик, она баба, хоть и царица, а все баба. Так или нет? – строго спросил он у Тимофея, словно тот вознамерился оспорить эти святые истины.
– Да так, наверное. – Тимофей хотел возразить ему, что царица Тамара, хотя и баба, жила на шесть веков раньше и потому никак не могла сноситься с Потемкиным, однако попутчик с такой непререкаемой уверенностью произносил свои слова, что Тимофей не решился сделать замечание, поняв его бесполезность.
– А я тебе о чем говорю? Вот и вышел у них скандал – раздружились. И здесь ее похоронили, и богатства все с нею зарыли, а где это место – никто не знает. – Попутчик горестно вздохнул, дивясь и сокрушаясь делами человеческими.
Где-то внизу у речки стрекотала бензиновая пила. Река уже свободно разливалась в просторной долине и широко петляла, огибая выступы хребта. Издали она казалась серебряной; вся ее текучая поверхность блестела под солнцем, приглушенным
– А вы-то не знаете, – спросил Тимофей, подмигнув Варваре, – где это место?
Hесколько времени попутчик шагал молча, потом сказал лукаво, скосив маленькие мутные глазки:
– Я-то? – Несколько шагов он прошел молча. – Точно знать – не знаю, а догадываюсь. Тут многие искали...
Сказав это, он надолго ушел в себя, как будто в пустой болтовне опасался выдать свой необыкновенный, сокровенный секрет. Километра через три дорога круто изогнулась, и впереди внизу на лесистом кряже, пониже темной сплошной зелени елей забелели крыши построек. Какая-то башенка, обитая новой жестью, сверкала, словно сгорала в белом пламени.
– Далеко Сириус забрался, – заметил Тимофей, поймав глазами слепящий столп и беспомощно щурясь из-под ладони. – Одного я только не пойму: это церковь или мечеть?
– Слава богу! – воскликнула Варвара.
– Гордись, – удовлетворенно заметил Тимофей. – Это не на «Гольфе» по Москве гонять.
Попутчик остановился на мгновение, поднял свой страшный посох и с усилием выбросил лезвие перед собой.
– Болох-аул, – объявил он.
В Болох-ауле вопрос о чудаках никого не озадачивал. Их знали все, и все встреченные и спрошенные уверенно и буднично указывали дорогу, как будто община академиков была не явлением выдающегося порядка, а обыкновенным магазином или пасекой.
Глазам их предстало живописное нагромождение построек. У центральных ворот возвышалась деревянная башня, которую так и подмывало назвать сторожевой. Со стропила навеса криво свисал корабельный колокол. За невысоким крепостным забором виднелись домики, казавшиеся большими игрушками.
В глубине подворья показался пожилой на вид, обросший альпинистской седоватой бородой человек в застиранной всеми ветрами брезентовой штормовке. Человек этот, казалось, совершенно не удивился появлению незнакомцев. Он молча указал рукой на перелазку и, скрестив на груди руки, стал спокойно ждать их приближения. За несколько шагов, которые отделяли его от человека, Тимофей обрел уверенность, что человек сейчас скажет ему запросто, как обычно говорят ясновидящие, встречая на пороге хижины далекого страждущего странника: «Я ждал тебя. Я знал, что ты придешь», – вселяя в гостя трепет перед своими плохо объяснимыми способностями.
Hо человек, ожидавший приближения Тимофея, ничего не сказал, а протянул Тимофею жилистую руку, повернулся и пошел к ближайшему домику.
– Устраивайтесь здесь, – предложил он, отворяя легкую дверцу и цепляя ее к стене на крючок. – Камин можете топить, если будет такое желание.
Тимофей сбросил рюкзак и с наслаждением покрутил затекшими плечами. «Hелюбопытные здесь люди», – мелькнула у него мысль.
– Вы устраивайтесь, – сказал человек, – а мне тут надо... – Он неопределенно махнул рукой куда-то на двор. – Я скоро подойду.
Тимофей достал из непромокаемого пакета Алино письмо, повертел его в руках, сунул наконец в нагрудный карман куртки и перешагнул порог.
Вечернее солнце ласкало глаза прозрачно-желтым светом. Под башней на зеленосолнечной поляне бродили коровы. Их неопределенные, бесформенные тени пятнали траву. Тимофей пристально, подозрительно и ревниво оглядел коров, словно ожидая, что они заговорят, и подошел к двери в основании башни. Взгляд его скользнул по ящику наподобие почтового, на котором белой краской было написано: «В помощь пострадавшим от Болоха и на развите ГЛЮКа».