Крепость сомнения
Шрифт:
А снаружи в чистом сером мраке летел к земле белый снег. Вершин больше не было, и не было замечательных изумрудных крон, головокружительно ползущих по склонам, а были одни обглоданные им стволы и какие-то рябые возвышенности да зернь осыпанных им кустов. И не было света, и тьмы тоже не было. Уже не хватало для него места, для снега, но снежинки спускались, и место находилось – в складках сугробов, во впадинах впадин, и небо прирастало само к себе от укутанной земли во всю свою мощь.
Снег шел и вечером, и ночью, и весь следующий день, и еще один – меланхолично и размеренно, слетая с пропавшего неба. И всем, кто это видел, казалось, что так будет всегда.
Вечером все
Бар представлял собой довольно просторный каминный зал, испокон облюбованный любителями авторской песни. Откровениям бардов грустно внимали стеклянными глазами морды горных туров, развешенные на стенах вперемешку с нехитрыми акварелями, как будто хотели, но уже были бессильны опровергнуть извечную лживость людей.
О! Тут, если повезет, можно было услышать об удивительных вещах. О григорианском хорале, который звучит непонятным образом в ущелье Аксаута, о девушках, которые появляются среди ночи в лютый мороз в спортивных костюмах на высоте три тысячи метров и, как горные феи, катаются на гребнях лавин, успевая свершить множество добрых дел; о головке сыра, которую удаленно живущая семья пастухов зачем-то ежевечерне выносит за ограду и который (сыр) неизвестно кем столь же регулярно поедается.
Илья, то и дело выходивший проведывать Алю, сидел в какой-то смешанной компании и внимал одной из таких таинственных историй. Рассказывал ее в благоговейной тишине инструктор по горным лыжам, которого одни называли Сергеем, а другие Саидом, – молодой парень, каждый день щеголявший на склоне в арабском платке, моднейшими лыжами «Camino» и новой подопечной, на которую неизменно пялилось все мужское покрытие склона Муса-Ачиттара.
– Колокольный звон, по все-ем горам, – он провел рукой по воздуху, – знаешь, будто колокола звонят. Это казаки, казаки. Эти, как их... – замешкался он, – которые, туда-сюда, за старую веру...
– Раскольники, – подсказал Илья.
– Вот, они. С Дона, короче, ушли и здесь в горах осели. И целый типа город у них, знаешь, город. И так и живут. Ни-икто найти не может.
– Ты тоже видел? – спросил из-за спин впереди сидящих какой-то слушатель.
– Сам я не видел, – неохотно признался Сергей-Саид. – Ребята, короче, видели.
Таинственная темнота рассеивалась светом горящих в камине поленьев да несколькими свечками, стоявшими на столах, и оттого, может быть, рассказанное Саидом приобретало какой-то особенный привкус загадочного правдоподобия. Илья почувствовал, что кто-то встал за спинкой его кресла. Это был Леонид, полдневный его знакомый.
– В самом деле верите в эти сказки? – бросил он Илье мимоходом, пробираясь к барной стойке мимо беспорядочного анклава любителей легенд, и добродушно подмигнул Сергею-Саиду. Илья из вежливости улыбнулся довольно неопределенно, указал ему на свободное место рядом с собой, но он вернулся в глубь зала к своей компании, осторожно соприкасая в руках четыре бокала.
Там же он увидел и Мадина. Поговаривали, что он воевал в Чеченскую войну «на той стороне», однако сам он, когда был в подпитии, заявлял об этом громогласно тем людям, которые по каким-либо причинам вызывали его доверие. Он подсаживался на минутку, оборачивающуюся в конце концов полутора часами, и разливал, и произносил длинные тосты с многозначительными ритуальными промежутками тишины, звал летом яблоки есть, а потом подмигивал и намекал на некую старинную и священную книгу: правда, без обложки, «на экспертизу кенты отдали», которую рассчитывал продать, а на вырученные
Илья глянул в тот угол, где некоторое время назад находился его новый знакомый, но там уже его не было и сидели тесным кружком какие-то люди, которых он совершенно не знал.
Подошел Мадин, подсел, выпил рюмку и жарко, сухо шепнул ему в ухо:
– А то в Абхазию на лошадях, хочешь? Мимо погранцов пройдем, они и не чухнутся – ребята тропы знают.
Hо в Абхазию Илья не хотел. Выпив еще кофе, он вышел из бара и пошел посмотреть, как там Аля.
Она спала, лежа на спине. Голова ее была повернута набок, а выражение лица было такое, словно во сне она мучительно силится решить какую-то очень трудную задачу. Он посидел с ней немного. Выражение ее лица все не менялось: серьезное напряжение застыло на нем, и даже брови были сведены и нахмурены, и – кем? кому? – он как будто действительно ждал, что слово слетит с ее уст. Спать ему не хотелось, возвращаться в бар тоже, и он пошел в номер к Толику смотреть телевизор. Потом сообразил, что нет света, и под светом свечи Илья в досаде принялся изучать местную газету, где в кустарном варианте повторялась вся низость текущих верховных политических дрязг.
Балконную дверь Илья держал чуть приоткрытой. Hа соседнем балконе заскрипели половицы, как если бы кто топтался у перегородки и хотел заглянуть к Илье через стекло. Занавеска, однако, была прикрыта, и ему никого не было видно. Через некоторое время, к его недоумению, половицы заскрипели и на его собственном балконе, под самым уже окном.
Hе успел Илья как следует удивиться, как Леонид толкнул балконную дверь и преспокойно вошел в комнату.
– Что это вы по балконам лазаете? – спросил Илья, привставая на диване.
– Да дурацкая история, – сказал он весело и сел на стул с видом смертельно утомленного человека. – Я, знаете, прилег, а мой сосед отправился гулять да и закрыл меня. Hе чудак ли?
Илье казалось, утром он говорил, что занимает одноместный номер, но он помнил не точно и промолчал. В конце концов, его номер действительно был на моем третьем этаже, а балконы были устроены так, что по ним без труда можно было разгуливать по всей длине, – только ноги не ленись задирать.
– А, – сказал Илья и отложил свое чтиво, – ну милости просим.
– Hу вот вам и вечер, и песни, и пляски, – развел руками Леонид.
– А что это за книга у Мадина? – спросил Илья кстати.
– Какая там книга. – Он махнул рукой. – Церковная, наверное. Стащили где-то. В Абхазии, скорее всего, во время войны. – Его рука еще разок качнулась. – Hе знаю, не видел этой книги.
– Может, на самом деле ценная, – предположил Илья.
– Мне, извините, показалось, – сказал Леонид, улыбнувшись, – вас все таинственное привлекает.
Илья выходил на лоджию, смотрел на горы, смотрел, как в ночном воздухе зажигается и погасает, нежно расплываясь за идущим снегом, розовая надпись «Горных вершин». Там был свой электрогенератор, и теперь только эта гостиница одна сияла огнями среди белесого мрака, как ярко освещенный прогулочный корабль. Илья думал, что там на девятом этаже круглосуточный бар, где люди с загорелыми лицами вдохновенно обсуждают глупости, говорят пустяки, а потом пойдут и спокойно лягут спать. И его все были там, и нет никаких тайн, и все, в общем, примерно понятно, а этот человек забрался к нему на балкон. Это было непостижимо.