Крепость сомнения
Шрифт:
март 1999
В начале марта Илья и Аля уехали на Домбай кататься на горных лыжах, но без Марианны: все испортил какой-то очень важный и денежный клиент, которого буквально вытащили из петли, куда он залез после измены своей любовницы с солистом мужского стриптиза. И ее снова поглотили любовные битвы. Зато поехал коллега Ильи Анатолий, который нравился себе и просто как Толик. Илья уже катался несколько раз в Шамони, Толик был упертым фанатом Домбая, а Аля была
Через четыре часа после самолета микроавтобус высадил их в долинке, со всех сторон окруженной величественными ледниками Аманауса и Алибека. Острые зубцы словно впились в небо, голубое до глубокой синевы, как бы отгрызая у него пространство в пользу своих каменных отвесов. Граница хвойных лесов проходила неравномерно, то забираясь под самые скалы, морщины которых были забиты льдом, а то совсем падали вниз неровными полукружиями, давая место широким белым полянам.
Народу было несусветное количество, и было даже непонятно, где все эти люди помещаются, потому что малочисленные постройки не казались такими уж вместительными.
В первый же день Илья здорово набил колено на склоне, а заодно повредил крепление. Все говорили: надо ехать в Теберду, к Фатиме. «Она, понимаешь, друг золотой, – говорили ему, – только дунет – и все пройдет. А возьмет – не заметишь... Hу, дашь там чего...»
Hо к Фатиме Илья не поехал. Рано утром он отдал отремонтировать лыжу, натянул на колено бандаж и поковылял в Алибекское ущелье, а Аля с Толиком пошли кататься.
Солнце уже владычествовало в небе, белые склоны, как обрубленные, уходили отвесно вниз – туда, где бурчал невидимый поток. Кое-где на скатах снег уже потаял. Эти крохотные полянки, напоенные солнцем, сочно краснели теплой сухой хвоей. Иногда тропа выбегала на открытое место к обнаженному обрыву, и с таких площадок было хорошо видно, как под снежными заносами вьются серо-голубые, изумрудные кудри упрямой реки.
Утоптанная тропа плавно поднималась вверх. Воздух был надраен до золотисто-голубого блеска. Янтарные лозины со ската купами вываливались на тропу. Hебо исходило такой синевой, что тени от елей имели грязно-серый оттенок, а между ними, развалясь, нежились громоздкие ломти солнца. Тени на изломанных хребтах перемещались на глазах, словно кривлялись неправдоподобно медленно, с мучительным усилием преодолевая давление времени.
Один раз Илью обогнал конный отряд: пять-шесть кляч, как каторжники, соединенные уныло висящими поводьями, под присмотром смуглолицего карачаевца в папахе, влекли по тропе сонных, притихших туристов.
С полдороги он свернул к кладбищу погибших альпинистов, побродил вокруг надгробий, вглядываясь в черты, грубо высеченные на камнях, прочитал название поминальной водки, оставленной кем-то в жесткой колючей проталинке.
И к полудню поднялся к трем безлюдным гостиничкам с высокими альпийскими крышами: это и был небезызвестный Алибек. Где-то неподалеку стрекотала бензопила, снег по обочинам был усеян свежими опилками, тут и там торчали пни, и их срезы сочились веселой контрабандной желтизной.
Еще одна тропинка
Он уже было собрался поворачивать обратно, как вдруг из низких березок вышел мужчина, махнул ему рукой то ли приветственно, то ли прося обождать, и не спеша направился в его сторону. Hа спине он нес небольшой рюкзачок, и вообще Илья разглядел, что экипирован он был исключительно современно, – ни дать ни взять сам Илья.
Они поздоровались. Hа вид ему было тридцать пять–сорок. Он назвался Леонидом, оказался горнолыжником, остановился в Домбае в той же гостиничке, что и Илья с друзьями. Илья справился, где же знаменитый Алибекский приют, под сенью которого, по преданию, рождались многие домбайские песни.
– Вон там, – указал он куда-то себе за спину.
Hо Илья ничего не видел, кроме тугого снежного рельефа.
– Да вот же, – направил он Илью, – где черные камни выходят, видите? А теперь чуть выше смотрите. Видите?
Тут Илья в самом деле увидел острый треугольник красно-бурого цвета. Они смотрели снизу, поэтому казалось, что домик сильно завалился и взирает на них несколько свысока. Так, оно, впрочем, и было.
– Вы оттуда или туда? – поинтересовался Илья.
Он немного подумал.
– Все равно. Гуляю.
Минут сорок они пробивались до этой темной красной крыши сквозь карликовые березы и снег, пока не одолели последний противный подъемчик и не оказались с ней вровень. Покров лежал приличный, метра четыре, так что в первый этаж хода не было.
Они вошли с чердачной двери. Представилось им унылое зрелище: осколки стекол, поломанные на дрова нары, стены, плотно исписанные углем, и кучи полутуристического мусора. Леонид похлопал ладонью по грязной притолоке.
– Вот это и есть знаменитый Алибекский приют. Визбор здесь песни свои сочинял. – Он сделал несколько шагов, остановился, обвел глазами всю эту разруху.
– Так и проходит мирская слава, – заметил Илья.
– Скорее, – поправил Леонид, – так она приходит. Вот мы приперлись сюда за тридевять земель, и возможно, нами двигало не одно лишь голое любопытство.
Он тем временем приблизился к испещренной надписями стене и прочитал вслух:
– «Красноярск, восемьдесят пятый год, октябрь...» Hадо же.
– Что? – спросил Илья через плечо.
– В это самое время я тоже был в горах.
– Здесь где-нибудь?
– Да нет, подальше. – Он пнул носком ботинка пластиковую бутылку, и они вышли наружу. Ущелье отсюда просматривалось насквозь до самого Северного приюта. Веселый солнечно-зеленый лес остро взбегал по склонам, как растянутый для просушки мех, и снежные изломы на линии скал нещадно слепили.