Крепость
Шрифт:
Собаки-нюхачи всегда имели там достаточно корма и воодушевленно махали хвостами.
Странно: Теперь я могу видеть Симону на моих фотографиях, как Симону наяву – ее темные кудри, темные глаза, испанское парео – на побережье у Le Croisic! Красота, из-под которой видны ее стройные ноги!
Нет, как ни старайся, никак не могу вспомнить и описать ее ноги! От коленей они напомина-ли – как соглашалась со мной Симона – «l;g;rement Louis quinze» . Но именно только l;g;rement…
Эти фотографии были, возможно, даже моим истинным счастьем – так сказать, доказательст-вом
Но ведь, в конце концов, сам КПС приказал командирам ездить в парадных каретах в достой-ные их визита бордели.
Мы уже давно оставили далеко позади Фонтенбло. И движемся без остановки, поглощая километр за километром. «Ковчег» выдает свое самое лучшее. Нигде ни признака противника. Мы едем одни как перст – «одни как перст» – это, ко-нечно, самое подходящее выражение для нашего сольного проезда. Как-то вдруг дорога темнеет передо мной. Переутомление! Вот черт! Никто не смог бы такого выдержать. Закрыв глаза веками, погружаюсь в полутьму. И закусив губу, пытаюсь также совладать с вновь распространяющейся по телу болью. Укол, кажется, действует не так долго, как полагал штабсарцт.
Внушаю себе: Возьми себя в руки! Ты должен выдержать! По меньшей мере, до Версаля!
Я слышал в гимназии о сотнях картин живописующих населенный пункт под названием «Версаль»: 1870,1918 годов!
Салон-вагон в Compiegne …
Зеркальные залы Версаля!
А теперь Версаль в натуре. Вот это было бы круто!
От сильной боли уже скоро не буду знать, как смогу туда добраться. Боль накатывает и снова стихает, но я знаю, что она вновь возвратится.
«Кучер» не нуждается ни в какой помощи в ориентации на этой местности: Дорожные указа-тели «Versailles» стоят на каждом перекрестке.
Он набирает скорость, будто желая продемонстрировать мне, что «ковчег» еще на многое способен. Меня же гложет одна мысль: Только бы теперь не произошло никакой аварии! Эх, шины, шины, шины...
Недалеко от Версаля проезжаем по старым аллеям. Под этими плотными кронами деревьев мы в полной безопасности от воздушных налетов. Бартль мог бы спуститься с крыши и сесть сзади. Но «ковчег» уже наверно так набит почтой, что для него не осталось никакого места. И, кроме того: Люди должны удивляться виду бородатого домового на нашей крыше. Жаль толь-ко, что я так и не узнаю, за какое такое спецподразделение они нас принимают.
Ну, наконец-то: Здесь, в попутном нам направлении, встречаются на дороге люди – опрятно одетые пешеходы.
Вероятно, сегодня воскресенье, и по этой причине так много людей на улицах. Не имею никакого представления, что за день недели сегодня. Но сейчас совсем не хочу считать.
Пусть будет воскресенье...
«VERSAILLES» – выплывает вдруг перед нами аляповато окрашенный герб города. Мы останавливаемся, и Бартль слезает с крыши, а затем проталкивается и в самом деле уст-раивается на
Группа солдат-пехотинцев идет нам навстречу: Пилотки на головах, длинные штыки в нож-нах, на ногах расстегнутые сапоги с коротким голенищем – но никаких пистолетов или винто-вок. Что происходит? Они что, совершают познавательную экскурсию? Разве они не имеют никакого представления о том, что янки уже стоят ante portas? Здесь, кажется, жизнь идет своим совершенно нормальным ходом. Во всяком случае, по пешеходам вовсе не заметно, что наш противник так близок. Что здесь правда, а что лишь игра? Действительно ли эти люди так равнодушны, как они ведутся себя, или они все это лишь симулируют?
Во мне возникает смешанное чувство: Втайне я бы желал, чтобы Союзники продвинулись как можно быстрее вперед. Если бы они хотя бы вполовину больше приложили усилий, то давно бы уже продвинулись вперед.
После чего снова говорю себе: Надо надеяться, что они еще задержатся немного – по крайней мере, до тех пор, пока мы не выберемся на Национальную дорогу в Нанси. И нас уже никто не собьет с маршрута. А от Нанси совсем недалеко до Эльзаса: Здесь уж к бабке не ходи.
А затем ... а затем...
Ради всего святого, только бы ничего не накликать! Черт его знает, что ждет нас в Париже.
Из-за того, что перед нами сортируют транспортные средства Вермахта, мы вынуждены оста-новиться прямо перед витриной магазина: свадебного салона.
За манекеном-невестой чинно стоят щеголеватые манекены мальчика и девочки. Конец фаты невесты закреплен в их гипсовых пальцах. Вокруг витрины, в золотых рамках, висят букеты невесты из искусственных цветов и упорядоченные к композиции всей картины, белые шнуро-ванные бюстгальтеры и белые трусики: Все для невесты.
В следующей витрине все для жениха – не хватает только каких-нибудь особенных кальсон.
Светлый отблеск этого белого великолепия, должно быть, проник в глаза «кучера»: Он по-вернул голову к магазину, сидит и пристально смотрит в раскинувшееся сияющее великолепие. У невесты жемчужные зубки меж кроваво-красных губ и маленькие ямочки на щеках – воплощение прелести.
– У них, наверное, железные нервы, – говорит Бартль мне в затылок.
Если бы дела шли по воле Бартля, мы бы еще сегодня въехали в город, надо бы ему так отве-тить.
– Нет, Бартль, не сейчас. До Парижа нам следует быть настороже.
Не хочу говорить Бартлю, что я планирую. Бартль предлагает, чтобы мы немедленно следовали в военный госпиталь. Интересуюсь у не-го, не нужно ли его спасать...
– Что Вы имеете в виду, господин обер-лейтенант? – произносит Бартль озадаченно.
– То, что Вы меня затем там оставите, а сами, вместе с нашим «кучером», смоетесь куда-нибудь.
Бартль словно язык проглотил, и я добавляю: «Думать надо!»
Спустя несколько сот метров Бартль видит дорожный указатель комендатуры. После корот-кого плутания мы уже там.