Крепость
Шрифт:
Прилетели ли те самолеты-штурмовики прямо из Англии – или теперь они уже взлетают с по-левых аэродромов здесь, во Франции?
Я-то думал уже, что мы были почти в полной безопасности... Да не тут-то было!
Боль в левом локте возрастает все больше и теперь доводит меня до слез.
– Довольно трудно будет теперь перезаряжать оружие, – говорю при следующем остановке Бартлю. И добавляю еще: – Оттяните-ка мне затвор.
Ну а уж снять оружие с предохранителя – я это смогу при необходимости сделать и пальцами левой руки. –
Я, конечно же, понимаю: Это крайне рискованно. Теперь я должен буду обращаться с моим автоматом как с только что снесенным яйцом. Лучше держать его стволом вниз! В случае чего выстрел попадет в жестяной пол.
Что за сумасшедшая мысль была отправиться в путь с этими двумя парнями!
Сначала все выглядело довольно хорошо, но теперь мы влипли! Во всяком случае, мы оказа-лись снова tutto solo . И то, что Бартль расположился на моем месте на крыше – мне совсем не по вкусу.
Меня должно быть сильно шарахнуло по черепу – может быть сотрясение мозга? Но я все еще могу видеть, ощущать запахи, слышать и говорить. Возможно ли все это при настоящем сотрясении мозга?
Сколько, интересно мне знать, времени прошло с тех пор, как мы покупали кокосовые орехи в Испанском саду, в монастырской аллее? Думаю, минимум лет десять! Определенно, не менее 10 лет, конечно, прошло.
Ну, вот, пожалуйста, мой ум все еще функционирует!
Бабушка Хедвига! Она говорила, когда ей было худо: «Я очень нездорова». У нее был тром-бофлебит нижних конечностей – своего рода слоновая болезнь. И ее вид не вызывал умиления, особенно когда она раскатывала дрожжевое тесто для выпечки печенья. Не имею никакого представления, что с ней стало. Куда она только могла деться?
Всеобщий распад, вот что стало участью нашей семьи...
Мне бы сейчас очень помогла холодная вода и мокрая тряпка для компресса на голову. Но где здесь взять холодную воду? Есть ли здесь вообще вода? И эта кислая глинистая почва, думаю, тоже не подходит моей руке.
Внезапно вижу слева знак Красного Креста и стрелку-указатель с несколькими цифрами.
– Стоп!
«Кучер» падает от внезапного испуга грудью вперед на рулевое колесо. Ни малейшего пред-ставления, как долго мы ехали.
Вижу аллею из платанов, подрезанных по обычаю этой страны, но давно снова полностью выгнавших новую поросль. Заезженная дорога ведет к небольшим земельным участкам: Сплошная идиллия, вплотную с дорогой. И некоторые даже имеют приятный вид, радующий глаз.
«Кучер» должен немного сдать назад «ковчег» с тем, чтобы мы могли войти в колею.
Потрескивание гравия под колесами раздражает слух.
Едем таким размеренным темпом до самого парадного въезда, но никто не выходит нам на-встречу. Наконец, какой-то санитар появляется из боковой двери. Неужели врачи уже смылись и отсюда? Но за ним появляется штабсарцт. Он худой и длинный как жердь.
– Ну, все не так
Я настолько рассеян, что тихо переспрашиваю:
– Как, как?
– Ваша гематома! Так сказать, спелый экземплярчик...
Я готов буквально на стену забраться от внезапно пронзающей меня боли: Штабсарцт хочет, очевидно, проверить способность моего бедного раненого сустава двигаться.
– Капсула сустава, кажется, разбита, – говорит он затем так равнодушно, словно о мелкой неис-правности старого автомобиля.
Боль становится настолько сильной, что я понимаю лишь половину сказанного им.
– Так... мы положим руку в повязку. Гипсовать ее пока еще не имеет смысла. Но в любом случае ее следует срочно просветить рентгеном.
– И как долго, – заикаюсь, – все будет длиться в целом?
– Потребуется определенное время. А что касается способности руки двигаться – я имею в виду ее способность двигаться назад...
И тут меня пронзает такая боль, что буквально валюсь на стул, с которого только что встал. Я успеваю лишь произнести: «Вот тебе и на!», с такой дерзостью, на которую еще способен, а затем проваливаюсь в туман накатывающей боли. И сквозь этот туман слышу голос «жерди»:
– Где Вас угораздило так влипнуть?
Приходится сильно постараться, чтобы собравшись с силами ответить: «Воздушный налет». Но затем мне снова становится лучше, и я спрашиваю об обезболивающих таблетках.
– Я Вам лучше укол сделаю, – отвечает штабсарцт. – Специальный укол – заглушает боль и при этом держит Вас в сознании. Таблетки слабее.
– Чудесно.
Штабсарцт спокойно поднимает шприц, выжимает воздух, с несколькими искрящимися кап-лями из канюли, и затем спрашивает:
– Куда?
– Куда хотите. Без разницы.
– Тогда приспустите брюки, и наклонитесь.
В то время как он медленно нажимает на поршень шприца, выдавливая его содержание в мою правую ягодицу, врач говорит:
– Хватит на срок от 4 до 6 часов.
– Но мы за это время еще не доберемся до Парижа, – возражаю ему, – при нашей-то скорости!
– Хорошо, хорошо, – соглашается штабсарцт. – Таблетки Вы тоже получите.
После процедуры осмотра и лечения меня направляют в канцелярию. Мое появление там вызывает у канцелярских крыс прилив деловитости и работоспособности.
– Вам чертовски повезло, – говорит мне ефрейтор-канцелярист.
– Почему это?
– Я полагаю, что, если однажды рука перестанет сгибаться, так это, все же, всего лишь левая.
Шутник чертов: Всего лишь левая!
Хочу уже спросить его, что там с моими таблетками, как ефрейтор берет мое удостоверение личности и исчезает вместе с ним. Прекрасно, думаю про себя, здесь все еще соблюдают Устав. Однако спустя какое-то время меня охватывает нетерпение. Во всем здании царит странная ти-шина. Ефрейтор ушел и не возвращается.