Крепость
Шрифт:
Мне приходится постоянно напрягаться, чтобы все делать правильно и четко, т.к. каждую минуту приходится прикладывать правую руку к козырьку фуражки: здесь чертовски много старших офицеров.
Как я все это ненавижу: болтающийся кортик на левом бедре, молодцеватая выправка, прогибы в пояснице и эти нескончаемые механические броски руки к фуражке.
Постоянное приглядывание к погонам и нашивкам – и лишь только одного пердуна провожу, глядь, новый маячит на горизонте. Поворот головы, клешню вверх, губы поджаты, лицо – кремень, снова голову прямо, клешню вниз. И в следующий миг опять: клешню вверх, голову то налево, то направо. Эти приветствия
Бедные мои ноги словно окостенели в суставах. «Как аист в салате» – так часто говорили мы в учебке, когда видели военных вышагивающих так же как и я сейчас негнущимися ногами. Проклятье! Как же нужно собраться человеку, когда он, словно дрессированная обезьяна – как обученная держать стойку, вызывающая жалость обезьяна – беспрестанно должна все-таки считать себя человеком. Если бы все это оказалось лишь шуткой!
Над одетой в форму обезьянкой, которую один шарманщик в Вероне водил на цепочке, заливисто смеялись все стоящие вокруг, в то время как сама обезьянка то натягивала на голову, то стаскивала с нее и опять натягивала на самые уши военную фуражку, при этом не забывая лихо козырять сумасшедшими руками по десять раз кряду. Смеясь в душе над собой, представляю себя со стороны. Никто другой не может этого себе позволить в мой адрес. Здесь царят ожесточенные выражения лиц и взгляды выпученных глаз: прусский дух. Мы даже не обезьяны, а заводные автоматы. Люди или куклы из ярмарочного балагана, не имевшие ранее конкуренции, а теперь сотнями тысяч раз продублированные на улицах городов.
Светло-голубые отвороты шинели впереди. Внимание: адмирал! При такой погоде и в шинели – что за глупость! Но и это очевидная часть ритуала этого квартала. Итак, вновь собраться и приветствовать! Адмирал отвечает небрежно – старый человек с мешками под глазами. За ним выныривают белые полосы на брюках: штаб-офицер люфтваффе. Вот эти уж точно должны посыпать голову пеплом, вместо того чтобы выпендриваться здесь.
Эти слюнтяи предыдущего поколения втянули нас силком во все эти тяжкие. Всякие там владельцы печатной продукции. Усохшие, бессердечные евнухи, для которых лишь власть доставляет истинное наслаждение. Психопаты. Совершенно сумасшедшие садисты! Господи! Рука уже онемела от ежеминутных приветствий. Здесь воистину настоящий рассадник чинов и званий.
А эсэсовские звания вообще приводят меня в полное смущение. Никак не могу понять их чинов и званий. Пытаюсь и не могу вспомнить: если эсэсовец как капитан, то он вроде гауптштурмфюрер, а если как майор, то – штурмбанфюрер. Проклятье!
Я пришел слишком рано, и, убивая время, дважды обошел вокруг квартала. Но вот пришло назначенное время, и я захожу в Министерство, минуя двойной пост часовых. Ну, а теперь – вверх по широкому гранитному парадному крыльцу.
На первой же лестничной площадке, слева, навстречу мне ковыляет какой-то гражданский: пальто и мягкая шляпа. Ба! Да ведь это же Геббельс! Прикладываю ладонь к фуражке в приветствии, а Геббельс так взбрасывает правую руку с загибом за плечо, что кажется, будто рука у него сломана.
Оцепенело смотрю на него несколько секунд, а затем поднимаюсь дальше по лестнице, и в смущении ищу приемную. Стучу в огромную дверь и тут же оказываюсь лицом к лицу с двумя чинами эс-эс в отлично сидящей на них форме. От одного из них узнаю, что господин Рейхсминистр
В ОКВ Масленок удивлен донельзя:
– Вы опять здесь?
– Так точно, господин капитан! Осмелюсь доложить, что с докладом… – и тут я чувствую, что запутался и нужно начинать все сначала. – С докладом ничего не вышло, господин капитан! Рейхсминистра срочно вызвали в штаб фюрера!
– Так вы вообще не виделись с господином Рейхсминистром?
– Видел на лестнице, господин капитан!
– И вы не доложились?
– Никак нет, господин капитан! Только поприветствовал. У господина Рейхсминистра не было возможности говорить со мной – он очень спешил.
Масленок с силой пихает свое кресло назад и разыгрывает из себя этакого мыслителя:
– Теперь мы здорово выбились из утвержденного графика. Вы совершенно не представляете, насколько это трудно получить от господина Рейхсминистра новые сроки встречи…
Он замолкает, погрузившись в раздумья, и даже не заканчивает фразу. Стою перед ним и не знаю, куда деть руки, т.к. он не предлагает мне даже присесть. Вдруг Масленок весь преображается и выдает:
– Ждать новой встречи не имеет смысла. Ожидание может длиться и неделю, и месяц…. Но к счастью, это не единственный повод для вашего пребывания здесь. Бумага …
Воспользовавшись паузой, произношу:
– Да, господин капитан, я знаю. Набросок письма, что нам нужно от господина гросс-адмирала, мне уже передал господин военный советник.
Мелькает внезапная мысль: Имя Зуркампа не прозвучало! Но Масленок, наверное, уже в курсе того, что произошло.
– Мой издатель, Петр Зуркамп, арестован, – произношу настолько сдержанно, насколько могу себя сдержать.
На лице Масленка появляется смущенное выражение. Но это длится всего лишь миг, а затем, подобравшись, он залает мне вопрос:
– И что прикажете нам теперь делать?
Меня так и подмывает сказать, что если бы я только знал, я сам бы все сделал, но изображаю на лице полную беспомощность. При этом ловлю себя на мысли: Должен ли я сообщить Масленку, что произошло с Зуркампом в действительности? Могу ли я довериться ему? Нет. Лучше не надо.
– Еще одна причина того, что вы здесь, это то, что вам надо позаботиться о переиздании вашей книги. – Медленно произносит Масленок. – В любом случае вам надо бы попасть в этот Коралл. – И помолчав, добавляет: – Нам нужно не только письмо от господина гросс-адмирала, а я уже говорил об этом раньше, нам более всего нужен его портрет! И вот это уже действительно срочно.
– Срочно? – эхом подхватываю словно попугай, еле сдерживаясь от радости.
– Это я хочу вас спросить. Полагаю, вы здорово обрадовались этому заданию! Ведь, в конце-концов, это очень почетное задание. Ваши портреты всегда имели большой успех. Так что вы можете… – «безо всякой подготовки» – добавил я про себя.
– Вы наверное хотите создать свою портретную студию – пауза и вновь: – Мы поговорим с адъютантом или начальником штаба.
Я лишь молча киваю.
– У вас есть в Берлине необходимые материалы?
– Для начала работы мне много не надо: лишь несколько чертежных листов.
– Думаю, у вас все получится, – без обиняков благосклонно заверяет меня Масленок. – Прежде всего, нам нужна подпись господина гросс-адмирала. А что касается вашего издателя, произносит он и повышает голос – не поступайте необдуманно!