Крепость
Шрифт:
Чтобы покончить со своей несмолкающей яростью, без дополнительного потребления пива, мне надо напрячь мозги, направив их в другое русло. Так, посчитаем: водяной столб в 10 метров соответствует точно такому давлению земной атмосферы, а точнее 1 атмосфере. Значит, 3000 метров это 300 умноженное на 10 метров: итого 300 атмосфер. От давления в 300 атмосфер от подлодки вместе с ее экипажем останется лишь кусок спрессованного железа. Моя мысль несется дальше. Как наяву вижу эту ужасную глубину и как лодка, там внизу, между глыб марганца превращается в огромный кусок, спрессованный из стальных конструкций, опорных балок, человеческой плоти, мускулов, мозгов, требухи, одежды, продуктов питания, аккумуляторов, механизмов, моторов и еще Бог знает чего – словно сбитые всмятку
Этого, однако, не может произойти, потому что при поражении лодки, вода заполняет все пространство подлодки через пробоины либо через фланцы либо через другие щели и отверстия. И тогда давления уравновешиваются внутри и снаружи, пока корпус не потеряет свою форму.
Но кто наверняка знает, что там происходит на самом деле? Что касается этих 50 человек, то мне они представляются плоскими как камбала, поскольку не могу представить, как равенство давлений отразится на них. А может быть, вода встретит сопротивление в этих 50 телах экипажа из-за внешнего давления и потому тела вовсе не деформируются в размер камбалы по вертикали?
Это все вопросы, на которые у меня нет ответов. И никому другому такие вопросы не задашь…. Даже в разговоре с самим собой нужно соблюдать осторожность. Кто может без последствий выдержать давление такого груза вопросов на свои нервы?
Выхожу на усыпанную гравием дорожку и делаю глубокий вдох. Еще и еще раз. Слева и справа дорогу окаймляют зеленые, по горлышко вкопанные в землю бутылки. Все чистенько и мило, словно здесь потрудились садовники-озеленители. Каждая дорожка тщательно обработана граблями, нигде ни травинки. Гравий лежит таким слоем, что при передвижении ноги слегка тонут в мелких камешках. И тут до меня доходит, что эти снеговики хотят утереть нос сухопутным гордецам.
Внезапно, словно пелена падает мне на глаза: сначала не могу сказать, что это, но когда мне в глаза бросается аккуратно разложенная форма, а затем картина становится резче, вижу прямо у ряда стоящих на полу зеленых бутылок второй ряд, состоящий из коротких десантных сапог, что принадлежат убитым Томми, лежащим в полный рост на верхней палубе небольшого баркаса.
Понимаю, что не могу стоять долго на одном месте, а потому выбираю цель и вперед, через весь лагерь. Пока я так гордо вышагиваю, никому не ведомо, что за мысли роятся у меня в голове, а они невольно возвращают меня к цели моего приезда сюда: заинтересовать Деница во время рисования делом Зуркампа и решить эту безумную задачу. Насколько я знаю Деница, ему известно имя Петера Зуркампа еще по его издательской деятельности. Дениц известен мне также своей необразованностью и отсутствием всякой культуры, к тому же это бесчувственный и бестактный человек. Точно как и его фюрер – пришедший к власти, почету и уважению выскочка.
Возможно, начштаба посвящен в то, что произошло с Зуркампом – или слышал что-нибудь? Опасаюсь лишь того, что как только он услышит об истории с арестом, то захлопнет занавес перед самым моим носом. Едва ли он захочет засветиться за спиной своего шефа, и к тому же у него совсем другие заботы…. Однако, как пес грызет брошенную ему кость, так и меня гложет одна мысль: как мне устроить дело так, чтобы начштаба замолвил словечко о Зуркампе? И каким образом ухитриться сделать это как бы вскользь, мимоходом? Так мимоходом, чтобы не отвратить его от разговора вовсе7 в его кабинете это не получится, мне это известно наверняка. Попытаюсь-ка перехватить его в столовой, сегодня вечером – приду туда пораньше и подкараулю его там.
Но до вечера у меня еще уйма времени. Надо пока пописать что-нибудь. В моей комнатке стоит стол и стул, а для письма этого более чем достаточно. Но туда меня пока не тянет, и я слоняюсь по лагерю, осматривая его. В «предбаннике» столовой выставлена экспозиция: «НАШИ ПОГИБШИЕ ГЕРОИ». В рамочках под стеклом фотографии командиров погибших подлодок, рамки висят точно пригнанные друг к другу. Под одной из рамок, откуда смотрит лицо Эндраса, мой взгляд наталкивается на также находящуюся под стеклом вырезку из газеты: «К выдающимся подвигам Эндраса мы относим потопление
Перед своим последним боевым походом Эндрас был почти конченным человеком. Меня тогда еще насторожили странные искорки в его глазах. Он, очевидно, предчувствовал, что не вернется. Как в воду глядел!
За ужином в столовой украдкой осматриваю присутствующих. Царит довольно большое оживление: большинство присутствующих младшие офицеры, но присутствуют и офицеры среднего и старшего звена. Понятия не имею, что побудило Деница сбить в кучу всех этих начальников учебных флотилий и боевых командиров. Вероятно, так как он считает, что скоро начнется вторжение, да еще начинается финал всей этой авантюры – а потому все офицеры действующих фронтовых подлодок должны будут выслушать эти набившие оскомину лозунги и призывы: сделать все возможное для окончательной победы в войне.
В обрывках доносящихся до меня слева и справа разговоров звучат описания ужасов последнего налета. Говорят о больших соединениях бомбардировщиков, ежедневно барражирующих над Францией и бомбящих транспортные коммуникации: аэродромы, улицы, железнодорожные узлы, сортировочные станции, вокзалы…. А в первую очередь – мосты.
Никаких сомнений: Францию «утюжат» готовя высадку десанта союзников. Но когда она начнется? И где? Если напрямую атаковать какой-нибудь порт, то придется учитывать весь печальный опыт Дьепа. Значит, все-таки они высадятся вблизи какого-нибудь порта? Там и прямо имеется множество неглубоких бухт. Но им все равно нужен будет порт, т.к. нельзя сорвать необходимого десанту снабжения, а снабжение можно организовать лишь с помощью больших кораблей. Десантных паромов, штурмовых судов – все просто здорово! Ну, а что, если у Союзников не все пройдет так же здорово и на суше?
Поужинав, двигаюсь в пивнушку расположенную в помещении, напоминающем гарнизонный клуб, попить пивка и здесь слышу обрывки фраз:
– Что там случилось утром?
– Все это после разжалования за потерю подлодки!
– Ему, конечно, должно было бы быть, по крайней мере, стыдно!
Стыдно! О ком это речь? И что за проступок совершил этот человек? Командира, который не схвачен по ошибке, не просто разжалуют, но прежде осудят военным трибуналом: за трусость перед врагом полагается смерть. От соседнего стола доносится бормотание: «Живи до смерти и обретешь бессмертие». Кажется, что хоть кто-то сохранил здесь способность мыслить здраво. Поворачиваю голову, дабы рассмотреть этого человека, но вижу лишь каменные лица. На выходе наконец-то встречаю начштаба, но он абсолютно пьян.
– Эй, на камбузе! – орет он во всю глотку и смотрит сквозь меня невидящим взглядом. Понимаю, что не имеет никакого смысла обращаться сейчас к нему за советом и помощью по поводу Царя Петра.
Лежу в своей жалкой служебной койке – постельное белье в белоснежную полоску – и не могу уснуть. При этом с иронией думаю: Надо радоваться тому, что наконец-то могу отдаться освежающему шелку белья и восстанавливающему силы сну в этом отличном, пахнущем скипидаром воздухе. Но вместо этого верчусь с боку на бок и не могу остановить круговорот мыслей.