Крепость
Шрифт:
– Э, мужик, хорош баланду травить!
– Кончай травить баланду! Сменить пластинку! – слышу театральное стенание.
Не могу понять: старый Бартль снова наступает на те же грабли. Вхожу в дверной проем и говорю во внезапно наступившую тишину:
– Эй, Бартль?
Бартль рывком поднимается и выходит, при этом его трубка выпадает изо рта.
Перед бараком говорю ему:
– Вы разве все еще не заметили, что здесь происходит? Вы хотите остаться здесь? Судя по всему, Вам нравится эта «поляна»...
Бартль стоит как наозорничавший
Сообщаю ему о провале моей миссии в La Rochelle:
– Мы должны по-любому вырваться отсюда, – ворчу глухо, – Но проблема в транспорте. От этих сук никакой помощи не дождаться! А Вы просто сидите и вешаете братишкам лапшу на уши. Короче, Вам пора уже проявить лучшее из Ваших врожденных талантов.
– Слушаюсь, господин лейтенант! – только и мямлит Бартль и уходит, понурившись.
В следующий момент мимо проходит адъютант, и я обращаюсь к нему:
– Скажите, где в данный момент находится шеф Флотилии?
– Он тоже не сможет Вам ничем помочь! – звучит короткий, резкий ответ.
– Я только хотел бы знать, где он пребывает в настоящее время, – настаиваю я с возбуждением в голосе, – если, конечно, слово «пребывает» верное для этого выражение.
– Шеф флотилии все еще на рыбалке, если Вы хотите знать это точно.
Ну, это уж чересчур! Все еще на рыбалке! Командующего, например, всегда можно было найти на теннисном корте. А наш короткоштанный постоянно на рыбе.
– Весьма признателен за информацию! – кричу вслед адъютанту и удивляюсь сзади его кривой походке.
Чтобы немного успокоиться, смачно сплевываю ему вслед, но таким образом я все равно далеко не уеду. На меня наводят ужас и мой Крамер и столовка на ярмарочной площади – и вся эта тупая, сонная банда, населяющая этот проклятый барачный лагерь. И хотя я, в прямом смысле слова, еле-еле тяну ноги, я хочу смыться куда-нибудь – и мне совершенно по барабану куда.
Писарь, с которым я уже общался, приближается, пялится на меня и салютует поднятой в нацистском приветствии рукой.
– Сегодня будут показывать кино, господин лейтенант – сразу после приема пищи.
– Прекрасно! Большое спасибо..., – лепечу, заикаясь, и хочу уже поднести ладонь к козырьку, когда замечаю свою ошибку. И тогда, вместо этого приветствую его так же, как я видел, делал господин доктор Йозеф Геббельс – изломленным предплечьем и брошенной вперед ладонью так, будто желая дать знак остановки.
Значит – кино! Ах ты, Боже мой!
Я уже достаточно насмотрелся «кино» в течение последних месяцев – и весьма реалистично-го кино, так скажем.
Я бы лучше попытался вновь, вопреки царящему паникерству, прогуляться по La Rochelle вместо того, чтобы peu а peu сходить здесь с ума. Еще несколько дней тушиться в этой атмосфере – я едва ли смогу это вынести, зная, что в какой-то момент буду находиться на мушке, а затем меня застрелят где-нибудь в автобусе...
Но зато, на специально забронированном для тебя месте! иронизирую над собой.
Ну и попал же
Я должен рассчитывать только на себя, на свои силы – это самый лучший вариант! Еще не пришло время капитуляции!
Итак, что же делать?
Для начала направлюсь в барак на ярмарочной площади, так как мне просто необходимо пропустить стаканчик коньяка.
А там, будем живы – поглядим.
К счастью, в помещении клуба никого нет, кроме маата, дремлющего за стойкой, опираясь на вытянутые руки, но он сразу вскакивает и спрашивает:
– Бокал «Бекса», господин лейтенант?
– И один Мартель, пожалуйста!
Пиво, говорю себе, может подождать.
Когда обнаруживаю часы над рядами бутылок на задней стене, не хочу поверить положению стрелок: Неужели уже так поздно? Еще несколько часов, и второй день пребывания здесь за-кончится.
Баланс этого второго дня не радует: Я облажался по полной. Я попал в тенета такого бюрократического театра, перед которым любой христианский мореплаватель испытывает настолько сильный страх, что вовсе не хочет возвращаться на сушу.
Мне следовало бы давно понять слова Старика: «Лучше сражаться с противником, чем с канцелярскими крысами!»
Это был его всегдашний девиз. А потом они его самого сделали начальником толпы канцелярских задниц... безумная свистопляска!
Уже при первом взгляде на эту флотилию я заметил, что у них здесь не стоят никакие машины. В Бресте было по-другому.
А может быть, они здесь просто хорошо спрятали весь свой подвижный состав? К членовозу, на котором должно быть доставили КПФ к самолету, меня определенно не подпустят. Я даже еще не видел его...
Но мы должны раздобыть какой-либо драндулет – даже если это будет всего лишь мотоцикл с коляской.
Парочку таких колымаг я видел в La Rochelle.
Да, мотоцикл с коляской! Но кто знает, смогу ли я им управлять...
У меня на ремне все еще висит кобура с пистолетом. А поскольку я лучше всего размышляю, когда двигаюсь, то отправляюсь побродить еще немного вокруг территории лагеря.
Парни из экипажа U-730 сидят группками на солнышке, перед стеной своей казармы. Никого из офицеров не видно. Инженер, скорее всего, будет на лодке, а оба помощника командира, наверное, пишут письма. А где находится командир? Может в Бункере? Или забился в свой кубрик?
Во мне тут же разгорается возмущение: Почему здесь ничего не делается для лодки и экипажа? Как только командир может мириться с тем, что здесь происходит?
Приближаясь, киваю двум часовым в воротах лагеря, и замечаю, что они не делают никаких попыток хотя бы изобразить отдание чести. Выйдя за ворота, останавливаюсь перед оградой из колючей проволоки, посреди пыльной дороги. После чего ноги, совершенно самостоятельно, находят путь к Бункеру. Но на этот раз оставляю громадное здание слева и устремляюсь на пристань, к которой мы пришвартовались: Хочу пройти до самой оконечности мола с красным фонарем въезда. Это меня успокоит.