Крепость
Шрифт:
Потому говорю «кучеру»:
– Сделай-ка кружок и затем проедь впритирку перед Административным бараком: на большой скорости и впритирку, а затем тормозни так, чтобы грязь фонтаном из-под колес ударила!
Обер-лейтенант Крамер вываливается из двери барака, услышав вой наших тормозов. Я лыблюсь ему сквозь облако пыли, так широко, насколько могу, и Крамер в странном ныряющем движении делает плаксивое лицо:
– Вы же не хотите на этой кляче...?
– А как же. И, кстати, никаких проблем с бензином.
Крамер
– А Вы колеса-то ваши видели?
– Видел.
– Думаю, Вам придется быть внимательным к каждому гвоздику – это почти тоже, что на надутом презервативе скакать! – произносит Крамер. – Уважаю! – добавляет он затем, и еще: – Прекрасный объект для Немецкого музея в Мюнхене. Они будут чрезмерно рады – если Вы и в самом деле приведете этого монстра до самого дома, в Рейх!
А в следующий миг нарисовывается и адъютант и с ошарашенным видом пристально вглядывается в наш драндулет.
– Осмелюсь спросить, где Вы планируете добывать в пути дрова для газогенератора? – выдает адъютант, наконец.
– Бог не выдаст – свинья не съест! – парирую в ответ, однако дополняю, уже более любезно:
– В конце концов, есть достаточно французов, едущих на таких же вонючках.
– Ну, что ж. Остается надеяться, что мы Вас больше не увидим..., – заикаясь, произносит адъютант: –... я имею в виду, надо надеяться, что Вам не придется поворачивать восвояси. Я и не знал, что мы имеем нечто подобное в нашем автопарке.
– Ну, вот видите: Кто ищет, тот находит! Только нужно захотеть!
– Стыд и срам германскому Вермахту, что уважаемый Военно-морской флот вынужден так скрытно передвигаться, – вмешивается Крамер.
– Но сегодня, кажется, сам дьявол сожрал все наши самолеты!
Адъютант недоуменно смотрит на меня, а затем на Крамера, присущим только ему взглядом, когда он не понимает смысла сказанного.
– Кстати, это шанс взять с собой почту, – говорю как бы между прочим, но адъютант не реагирует.
– Вы должны объявить об этом, и быстро! – обращается к нему Крамер, но поскольку адъютант не приходит в движение, он упрямо продолжает: – Я это Вам говорю: Если просочится известие о том, что машина ушла в направлении Родины, и никто не уведомил об этом личный состав, Вы будете виноваты в этом. Мой дорогой Шолли...!
Тут, наконец, адъютант приходит в движение и безмолвно исчезает в своем офисе.
– Только никаких посылок! – кричит Крамер ему вслед в темный дверной проем. И снова поворачивается ко мне:
– Я бы все же взял с собой как можно больше дров.
И затем морщит лицо, как будто внезапно уловил невыносимый запах.
– На Ваши колеса Вы можете только молиться. Но новых уже несколько
– Позаботьтесь о продовольствии для трех человек, – обращаюсь к Бартлю.
– Пренепременно! На какой срок, господин лейтенант?
– На одну неделю.
– До Парижа за одну неделю, господин лейтенант?
– Ломайте голову над чем-либо другим! Еще нам будут нужны карты-схемы дорог... и подумай-те, что еще могло бы быть важным для нас. Если не получится с зампотылу, то я сам позабочусь об этом. Я не я буду, если не расшевелю этих господ!
– Это правильно, господин лейтенант! – говорит Бартль и прощается.
Из Бартля навряд ли получится хитрец. Я уже было думал: Этот человек совершенно разбит и подавлен, и мне никогда не удастся его вновь пробудить к жизни! А теперь? Теперь он снова в полном порядке: Бартль, самый крупный организатор всех времен. Он носится, убалтывает весь мир и при этом всем своим видом вызывает к себе уважение. Если Бартль и дальше будет действовать таким же манером, то мы сможем еще сегодня добраться до шоссе...
– Ну, за это мы должны выпить! – заявляет теперь Крамер. – До встречи!
В офицерской столовой сидит, совершенно погруженный в себя, командир.
– Вы, конечно, уже слышали, – он говорит медленным от усталости голосом. Его внезапно словно пронзает удар электротока, и пока не он сумел вновь совладать с собой, хлопает своими грязными кожаными перчатками по круглому деревянному диску маленького кофейного столика, стоящего перед нашими креслами. Кожаные перчатки: Командир был, наверное, в Бункере, на подлодке.
В первый момент замечаю, что он все еще одет в грязную бортовую одежду. Наверно у него нет ничего другого, кроме этой уже сильно воняющей робы.
Типично для нашего соединения: Командир, вывозящий из Бреста серебрянопогонников с набитыми барахлом вещмешками и чемоданами, но при этом вынужденный оставить собственные пожитки...
– Переброска в Берген? – спрашиваю в лоб.
Командир ведет себя так, словно не слышит меня. Да, он даже закрывает глаза, но не так, будто желая заснуть, а словно погружаясь в глубокие размышления. Только когда проходит це-лая минута, он открывает глаза и произносит, как в недоумении:
– Берген – в том-то и дело! – и затем, к моему удивлению, бросает: – На этой-то лодке? Это же лишь плавающая куча железного лома! Здесь никто не делает ремонта необходимого лодке...
Такого жалобного тона я еще никогда не слышал от этого человека. Меня охватывает чувство стыда: Я, вот, могу сделать отсюда ноги и попробовать вырваться, но командир и его экипаж приговорены к тому, чтобы снова идти на своей смертельно больной подлодке – или оставаться во Флотилии, пока и здесь не начнется бой за этот укреп-район.