Крепость
Шрифт:
Бартль выходит из-за «ковчега» и салютует, приложив ладонь к козырьку фуражки. У него уже опять зажата между зубов раскуренная трубка: Довольный собой человек, живущий в полном согласии с окружающим его миром.
Хотя уже наступила темнота, мы нашли отличное место для бивака: Наш «ковчег» стоит укрытый в кустарнике.
Все еще по-утреннему свежо. Следовало бы одеться потеплее. Приходится сильно размахивать руками, чтобы согреться и начать двигаться.
Затем проглатываю несколько кусков приготовленных Бартлем бутербродов, пока «кучер» раскочегаривает газовую печь.
Вся местность распространяет ночной сон. Пахнет травой и землей.
Когда мы трогаемся
В то время как солнце поднимается все выше над линией горизонта, пар над пашней также уходит в высоту.
Сегодня снова будет жарко.
Утренний свет отражается передо мной на дороге в чистых, отполированных до блеска следах от колес. Я буквально впитываю в себя зарождающиеся на западе облака, мерцание тополиной листвы в легком утреннем ветерке, красные точки зрелых плодов в чаще кустов шиповника и оранжевые и не совсем еще созревшие. Небо надо мной напоминает внутреннюю сторону огромного, опрокинутого над землей тонкого стеклянного купола цвета молочно-голубого опала.
Все еще не имею никакого представления, сколько километров пути находятся в одном из наших мешков с дровами. Может быть, спросить «кучера»?
Но думаю, это было бы ошибкой. Я должен довольствоваться тем, что в этом случае совершенно не имею voix au chapitre. Но, тем не менее, я в постоянных заботах о запасе дров: Где мы можем разжиться дровами для газогенератора? Однозначно, не в автопарке германского Вермахта. Я даже не знаю, насколько сухой должна быть древесина и как мелко напилена или нарублена. Думаю, сантиметров пять. Но у кого есть дрова такого размера? Мысленно вижу, как мы пилим сухие ветви и мелко рубим их. Пойдет ли так? Годится ли такое питание нашему котлу? В La Pallice мои заботы были направлены только на шины. Забота о запасе дров появилась лишь со временем. Если бы только на дорогах ходили такие же колымаги как наш «ковчег»! Однако я пока еще не видел ни одного газогенераторного грузовика.
В Берлине и Мюнхене имелись такие же агрегаты, но на французских дорогах? Может быть, раньше я просто не обращал на это внимание? Теперь нам бы здорово помогло, во всяком случае, конкретно мне, если бы в следующем местечке такой грузовик стоял бы у обочины, и мы смогли бы провести меновую торговлю с его владельцем: Дрова для газогенератора против пайка с подлодки. Шоколад и сигареты тоже сгодились бы. И все это за ничто иное как немного мелконарубленных дровишек.
Читаю на указателе «Val de Loire – pays des ch;teaux et des grands vins». Как бы не так! бор-мочу тихо. Затем перебираю в голове названия ландшафтов Луары от самого ее устья и произношу их: Pays Nantais, Anjou, Blesois, Orleanais … но одно название определенно вылетело у меня из головы. Начинаю сначала, и вскоре уже вспоминаю его: Touraine.
В нашей ночной поездке мы, кажется, здорово отклонились от маршрута на запад. Неужели мы едем полукругом? Если бы мы только выехали к Луаре, то нам не пришлось бы больше забо-титься о дорожных указателях и правильном курсе.
Вокруг расстилается нетронутая природа: Не могу насытиться ее видом. Нигде ни воронки от бомбы, ни разрушений. Темно-зеленые, огороженные выгоны для скота, ряды аккуратных, се-ребристо-зеленых, ивовых изгородей, и немного ржавой колючей проволоки то тут то там, лег-ко пробуждающей фатальные ассоциации.
Между раздутыми кронами деревьев мигают косые крыши, но никаких торчащих в небо расколотых обугленных стропил, а вздымающийся
Только внезапно вылетевшая из-за дубовой рощи и парящая над ним на неподвижных крыльях какая-то хищная птица пугает меня. Но вот она ввинчивается в узкую кривую и начинает, словно по ступенькам воображаемой винтовой лестницы подниматься еще выше: Птица, поднимаясь над склоном, использует свои инстинктивные познания о тепле исходящем от солнца.
И в этот момент между стволами деревьев что-то блестит, как блеск зеркала: Loire!
Делаю глубокий вдох: Сделано!
И теперь высматриваю подходящее место для привала и вскоре, увидев подобное место, даю сигнал остановиться. Между дорогой и мерцающей водой всего несколько метров обросшего кустарником откоса.
Отдых на реке!
Удобно устраиваюсь на траве и вытягиваю ноги. Теперь не хочу ничего другого как тихо посидеть.
Прохладный, солоноватый, с примесью затхлой гнилости запах долетает до меня. Пенистые пузырьки кружатся в водовороте, почти рядом с берегом. Луара здесь совсем не такая гладкая и ровная как зеркало. Она – плоский серебряный рельеф между тусклой зеленью острых зарослей камыша.
Это лето!
Только теперь могу почувствовать его по-настоящему. И тут же думаю о лете в Фельдафинге и представить себя рисующим на болоте – коричневую трясину, в которой отражается небо, но не темно-синего цвета, а насыщенного фиолетового.
Лучше не думать о таких картинах – не стоит вовсе думать об этом... Принадлежу ли я все еще тому месту? Что я буду делать в Фельдафинге без Симоны? А что можно теперь делать в Бресте? Теперь – в это самое мгновение? И мои мучительно двигающиеся мысли снова и снова порождают вопрос, удастся ли нам это, есть ли у нас вообще хоть какой-то шанс.
Меня одновременно охватывают чувства крайнего утомления и беспокойства. Чувствую желание отдаться охватившей меня слабости, и в тоже время напряженному состоянию: Это все блестящие отражения на воде. Несколько стебельков и их отражение – более чем достаточно для китайской картины тушью.
Формирую прямоугольную рамку-видоискатель из указательного и большого пальца руки, как это часто делают фотографы. Этим я всегда обнаруживаю новые картины: Метелки папоротника, разделенные солнечными лучами, театр теней на воде, речное дно с будто живыми волнистыми песчаными полосками на нем.
Здесь можно было бы три дня рисовать, как я рисовал в Бретани, черной тушью и акварельными красками. Воду для этого черпать из реки: Луара, представленная на бумаге Луарой – такого не придумаешь! Почему только я раньше не побывал в долине Луары?
И поделом мне: Сердце успокойся! говорю себе, и: Ты нарисовал сотню картин в Бретани! Откидываюсь на траву и думаю под шепот воды Луары о Бретани – моей Бретани. Наш крошечный пляж позади Batz-sur-Mer – сколько там всегда было жизни в песке: стекловидные кузнечики, отпрыгивающие в разные стороны при каждом шаге, шляпки раковин на камнях, которые можно было срезать ножом и есть сырыми. От воспоминаний слюна заполняет рот. Морские ежи. Немного их там было – но зато какие, ого-го! Нужно было только остерегаться их чертовых игл: Они внезапно ломались и оставались в коже – особенно опасно оранжевое их содержание! Но как не вспомнить о наслаждениях, которые имелись у M;re Binou: фаршированные couteaux – наполненные ракушки-ножики, запеченные устрицы, очищенные омары...