Крепость
Шрифт:
– Я знаю эту машину! – провозглашает он уверенно.
– Как так?
– Ну как же, господин лейтенант! Я точно ее знаю! Верно!
– Теперь, однако, я удивлен...
– Ясно, господин лейтенант, эта машина из Ля Рошеля... Но у нее здорово спущены шины!
Ефрейтор показывает чудеса гимнастики перебираясь через ствол, и я пытаюсь следовать за ним. Вплотную с «ковчегом» он очень низко присаживается, и я тоже слегка приседаю, нажимаю, ощупывая, на шину и изрекаю:
– Вот зараза! В самом деле, полная жопа!
Парень сразу же замечает, что
– Я бы не рискнул ехать на них по щебенке, господин лейтенант, – произносит он и смотрит при этом на меня ни капли не смущаясь. В этот момент в разговор встревает Бартль:
– Не болтай ерунду! Машина идет как по маслу! – Бартль кажется в миг озлобленным, так, слов-но его страшно задело, что кто-то осмелился ругать его «ковчег».
– Как скажете, господин фельдфебель, – отвечает на это ефрейтор с мягкой иронией в голосе.
– Господин боцман! – поправляет его Бартль. Но этим не лишает парня уверенности.
Тот слегка потирает лоб и говорит:
– Ааа… Понял: Вы же – из Морфлота!
Бартль уже хочет вскипеть, но тут замечает, что ефрейтор смотрит на наш номерной знак группы обслуживания военных сооружений.
– Ну, нам пора бы начать решать нашу общую проблему, господин лейтенант! – говорит ефрейтор и перелезает обратно через дерево.
Я встаю и говорю себе: Действительно пора! Но только спрашивается: Как?!
А затем вижу сквозь листву лежащего дерева, как ефрейтор, из автобуса, с заднего места для пассажиров, достает на дорогу, выдергивая рывками, толстую, ржавую цепь и так бросает ее против ствола, что ржавчина поднимается столбом в воздух. За цепью следует гибкий стальной трос, который яростно противится сматыванию в кольца, поскольку не был аккуратно уложен в бухту до того. С интересом наблюдаю, как ефрейтор яростно занимается тросом, и слышу его проклятия и ругань.
– Это похоже на усмирение дикого зверя, – говорю тихо. А Бартль добавляет: «Ни фига себе!», что должно выражать, очевидно, его крайнее удивление.
– Давайте, Бартль! Помогайте! Вы и «кучер»! Я могу и в одиночку постоять на охране.
Скоро замечаю, что этот мой приказ был ошибочен: Ефрейтор не хочет никакой помощи.
Он обвивает трос весьма искусно, так словно должен обвить его вкруг швартовочной тумбы, вокруг мощного ствола – а именно на самом его толстом конце, около среза. Затем несколькими простыми, но понятными движениями рукой, показывает мне, что трос слишком короток и что нужен длинный рычаг.
Во мне еще более растет уважение к нему, потому что теперь ефрейтор присоединяет цепь к тросу, а другой ее конец к большому кованному буксирному крюку под мотором автобуса.
Связка из стального троса и цепи образует интересный линеамент на дороге.
Ефрейтор наклоняется то в одну, то в другую сторону – ясно: Он укладывает связку таким образом, чтобы она не запуталась, когда ствол начнет движение.
Наконец снимает китель и бросает его на сидение водителя. Мы же являемся лишь безучастными свидетелями происходящего.
Этот
Он еще раз проходит по стволу, сплевывает себе на руки, нагибается, показывая нам свой худой зад в испачканных штанах под грязной рубахой, проверяет еще раз положение троса и цепи, забирается, проворный как обезьяна, на свое водительское место и заводит мотор.
Напряженно наблюдаю, как медленно, буквально по сантиметрам автобус движется назад – и как при этом связка трос-цепь на дороге будто оживает и начинает натягиваться. И тогда автобус останавливается.
Ефрейтор снова вылезает из кабины и со всей тщательностью проверяет связку, а потом командует обоим моим воинам, чтобы они укрылись в кювете и не высовывались. Так как мотор автобуса гремит, не могу понять, что он им орет, но могу себе представить: Если трос разорвется, то снесет бошки напрочь!
Ефрейтор потирает руки. Все говорит в нем: Теперь отступать нельзя.
Я говорю «Тьфу, тьфу, тьфу» про себя и стучу так, чтобы никто не видел, три раза по стволу.
И тут же слышу хруст и стон. Рев и треск.
О, Господи! – это же шестерни коробки передач! Никакая машина не выдержит такой нагруз-ки! Вижу, как колеса пробуксовывают и с дороги поднимаются клубы пыли, как колеса, однако, затем, все же начинают движение: Ефрейтор два, три раза так сильно дергает, что ствол – и это не может быть обман зрения – сдвигается на несколько сантиметров.
А затем он слегка подъезжает вперед, переключает передачу опять на задний ход и заставляет автобус с взвывшим от натуги мотором, и треском передаточного механизма, сильно натянуть цепь и трос. После чего, под резкий вой, писк и хруст, сантиметр за сантиметром и с то и дело пробуксовывающими шинами он оттягивает ствол.
И ствол следует за ним, стальной трос крепко держит его! Мне хочется орать во все горло от натуги, но я сглатываю крик напрочь.
Ефрейтор подходит и говорит – и это звучит как извинение:
– Была бы у меня передача помощнее, а так только двигатель запорем!
Вижу, что парень промок насквозь от пота.
– Такой вес я смог, конечно, немного оттащить, но также совершенно ясно что...
Я думаю: Мой Бог, да я видел это.
И затем слышу, как он говорит, обращаясь к Бартлю:
– Мой автобус с этим не справится!
Бартль выражает свое восхищение, обернувшись ко мне, единственным словом: «Специалист!»
Теперь крона дерева лежит, словно густой куст прямо на дороге. Ефрейтор приносит из автобуса топор и ножовку и срезает три, четыре самых крупных ветви, которые Бартль и «кучер» оттаскивают в кювет. Мгновенно образуется проезд достаточно свободный, чтобы проехать. – Разрешите сначала мне проехать! – обращается ко мне ефрейтор и улыбается, – Я шире. Вскоре после этого смотрю с прыгающим от восторга сердцем, как капот двигателя, а затем и весь зеленый автобус, словно доисторический монстр, движется сквозь зеленую чащу. Затем автобус останавливается, и водитель еще раз вылезает наружу.