Крепость
Шрифт:
Воспоминания улетели прочь. Устраиваюсь поудобнее на каком-то низеньком, поставленном на попа ящике. У меня возникает тоже чувство, что я испытал однажды, когда попал в самолете в грозу.
Господи! Если бы не эти истошные крики моих соседей по убежищу! Даже раздающиеся звуки войны не заглушают их резкие, пронзительные крики. Придется слушать этих истериков все время, пока будем здесь. А голос «кастрата» тем временем все набирает и набирает высоту.
Какой-то лейтенант ВВС корчит из себя важную персону. Менторским тоном он разъясняет сгрудившимся вокруг людям: «Самолеты противника оснащены радиолокационным координатором цели, и они с его помощью, сбрасывают бомбы на цель даже
Ясно. Теперь и я в курсе событий. Значит, будем жить дальше.
Пока нас раскопают, пройдет немало времени. Если бы я только имел хоть какое-нибудь представление, сколько над нами лежит тонн разрушенных бетонных конструкций и щебня! Если представить, что все строение рухнуло под бомбами и ВСЕ этажи свалились на нас, тогда «лишь на Господа уповаем мы!»
С каким наслаждением прекратил бы ведущиеся вокруг меня обреченные разговоры. Они постоянно вмешиваются в ход моих мыслей.
– Это длится уже чертовски долго! – слышу в десятый раз. И тут же: «Не стоит сомневаться в том, что нас скоро откопают!» – «Они же еще не весь Берлин превратили в пыль и пепел!» – «Это самый сумасшедший налет на город…»
Интересно: это были янки или томми? Не могу сообразить, чьи самолеты совершают налеты ночью, а чьи днем – только помню, что есть какие-то классификационные особенности. Спросить бы Масленка. Несколько минут размышляю: спросить или не стоит? А, пусть будет, как есть.
Остается ждать и чаи попивать. Жаль, что подходит лишь первая часть: чая здесь нет. Готов пить что угодно. О том, что в этой норе придется кому-то не один час провести, эти умники из ПВО не подумали. Нет ничего даже отдаленно похожего на капли воды.
Вот уж влип, так влип!
Надо собрать нервы в кулак. Если здесь начнется паника, то не хочу пасть ее жертвой. Главное то, что убежище выдержало. Что еще требовать? Воды. Но нигде ни следа водопровода или питьевых бачков. Чудненько!
Эти парни хотели, очевидно, отбомбить район ОКВ. Но, держу пари, ОКВ уцелело. Как раньше не могли они в них попасть, так и теперь, скорее всего, промахнулись.
То, что снаружи ничего не слышно, начинает и меня беспокоить. Если бы тяжеленные обломки начали уже растаскивать, то был бы слышен грохот и шум. Но, как ни напрягаю слух, снаружи стоит тишина.
В голову лезут воспоминания, как нас обучали в Дрезденской Академии искусств защите от воздушного налета. Как наяву вижу тяжелое, красное лицо какого-то бонзы, в полном военном наряде, а в ушах раздается его разносящийся в просторном актовом зале, зычный голос: «Прежде всего, мы обсудим с вами вопрос самозащиты. Задача самозащиты – это защитить себя самому. Отсюда и смысл названия – САМОЗАЩИТА!» его речь звучит в ушах как живая, и я слышу даже оттенки эха. Становится немного легче.
Экипажи бомбардировщиков! Мысли мои вновь устремляются к этим недосягаемым в глубине неба парням. Только этого мне сейчас и не хватает! Что за дерьмовая война для этих ребят. долететь с бомбами до Берлина, прорваться сквозь цепь зенитного огня, прицелиться и провести точное бомбометание под шквальным огнем зениток, затем выйти из под их огня, лечь на обратный курс и добраться до дома. А пока все это кончится, несколько раз попасть в силки и выбраться из них и попасть вновь….
На память вновь приходит воздушный налет на наше расположение в Нормандии: на шлюз. Что за безумные томми! Сколько же из них погибло уже во Франции?
А мысли, словно скакуны, уносят меня вдаль: к Симоне! Симона. Шпионка? Налет на Сен-Назер! Неужто Симона действительно имела к этому какое-то отношение? Обладала ли она информацией,
Старику чертовски повезло, что он тогда не взлетел на воздух. А теперь ему подложили очередную свинью, тем, что он находится в шаге от полномасштабной высадки союзников во Франции. Симона и Старик: совершенно отчетливо вижу вдруг тот букет нарциссов…. А то совершенно безумное вечернее приглашение, когда я вернулся …. Я-то думал, что все это стерлось из моей памяти, как стираются следы мела со школьной доски мокрой тряпкой. Но тут? Приплыли! Вижу все события и лица так отчетливо, словно только вчера все пережил.
В глубине души я бы с удовольствие повторил свой последний день в Ла Боле. Кто знает, смог бы я простить Симону, если бы моя командировка была отложена. А так, не было разрывающих сердце прощаний и рыданий, а лишь отъезд в бессильной злобе.
Как часто, будучи там, я намеревался свернуть свои манатки в Ла Боле и отчалить от Симоны – но тогда это выглядело бы так, словно я более всего беспокоюсь о собственной безопасности, а Симону оставляю безо всякой защиты. Так поступить я не мог. Но ведь было что-то еще? Разве я не чувствовал любви Симоны? Разве не льстило моему чувству собственного достоинства то, что она дарила МНЕ свое внимание, а не предпочла меня какому-нибудь бравому молодцу с Крестом на шее?
В голове проносятся сотни, нет, тысячи «мгновенных фото» Симоны.
Особенно одна, Во всех подробностях, стоит перед глазами: Симона в ярко-красной курточке с капюшоном, словно Красная Шапочка. Озабоченное личико ее выглядывает из отороченного белым мехом капюшона. А я точно знаю, как все будет развиваться дальше: она распрямит спину, вытащит ножки из туфелек, положит ногу на ногу, и слегка покачивая ножкой, одарит меня очаровательной улыбкой и тут придет конец моему самообладанию.
А вот, следующий кадр: Симона в Париже, в метро, кутается в легенькую шубейку, стыдливо теребит ее наглухо застегнутые пуговки, а под шубкой она совершенно голая – меня бросает в жар от этих воспоминаний. Другой кадр: моя рука нежно лежит на ее интимном местечке между бедер, а волосики там жесткие как грива, пальцы ощущают их сухой шелест, и затем они становятся очень мягкими от жаркой влаги ее киски.
Еще кадр: капризная Симона, которая, кажется, репетирует новую сценическую роль и преподносит себя то, как недоступное, роскошное существо, то, как необузданную дикарку. Симона – грациозно кривящая ротик и как брыкливая козочка, вскидывающая голову, откидывая, таким образом, с лица ниспадающую на него непослушную прядь волос. А вот Симона, беспомощно смотрящая на меня огромными глазищами искушенного в любви ребенка…. В своем умилении этими картинками, совершенно забываю о том, насколько плохи наши дела здесь, в этом «гробу», а вокруг меня кипит несдержанная, необузданная речь. Опять: «Я хотел бы вести себя лучше, поверь мне.» Хоть бы они все заткнулись! Хочется рассмеяться в лицо всем этим крикунам и прямо назвать их трусливыми зайцами. Да, наверное, я и сам такой.
Здесь, в этом подвале, у меня из головы, будто кто-то выковыривает загнанные внутрь мысли. Заставляет меня думать и вспоминать. Указующий перст свыше! Навряд ли указующий, но заставляющий раскаяться.
Симона арестована в Бресте! Что же это все-таки значит? Ошибка в информации Масленка? Умышленное заблуждение? В Бресте – но этого никак не может быть! Меня захлестывает шквал мыслей и чувств.
Симона – тогда я не был в состоянии четко определить, что для нее значила моя обидчивость: я чертовски желал избавиться от нее, и тут же цеплялся за нее, как за спасательный круг.