Крепость
Шрифт:
Новая волна бешенства захлестывает меня и против моей воли задерживается во мне:
— Ты занимаешься всем, но всем — на грани допустимого. И при всем при том, ты мне твердо обещала, что будешь держаться в стороне. Я получил от тебя десяток писем, и там ты неоднократно писала, что хочешь все изменить. Никакой деятельности… и это все лишь слова, сентиментальная чепуха, ложь!.. Ты знаешь насколько все это опасно? Сколько раз нужно вдалбливать тебе все это в голову?
— «Вдалбливать»? Qu’est-ce que ca vent dire?. — Руки Симоны нежно ковыряются в моих пуговицах. Н-да… Так ей не расстегнуть мой китель. Нужно как-то поддаться. Но что во мне сопротивляется? Раздеться? С этим клокочущим во мне гневом? Кроме того, я все еще грязен как свинья. Мой рот полуоткрыт. Внезапно сжимает горла. Только не расслабляться! К черту этот театр! Но тут все вновь поплыло перед глазами. Проклятье! Мне нужно сглотнуть, иначе задохнусь. Чувствую, как нежные руки Симоны ощупывают меня всего мягко и настойчиво. Перед глазами словно пелена висит. Чувствую, как каждой клеточкой своего усталого тела тянусь к горячему телу Симоны.
— Regarde, — шепчут ее жаркий губы, — ton grand filon, il est plus raisonable que toi. Он у тебя такой красивый и такой большой — восхитительно! Твой малыш au moins sait ce qu’il vent. Regarde-moi ce voyon…
Симона опускается надо мной присев на корточки, и хочу я того или нет, но я уже в ней. Она скачет на мне, а затем я бросаю ее под себя, двигаюсь на ней все быстрее и быстрее и скоро растворяюсь в ней взрывом удовольствия и блаженства. Симона лежит подо мной, широко раскинув ноги и трепетно, прерывисто дышит, вздымая белую с темными сосками грудь. Во мне вдруг проснулся мощный источник энергии: я вновь вонзаюсь в лоно Симоны так неистово, как только могу — отчаяние придает мне силы. Симона, задыхаясь от страсти, ерзает и визжит подо мной. Так-то девочка. Только больше не думать, не думать… а она уже кричит:
— Encore! Je t’en supplie — n’arrete pas…!
И тут из меня хлещет волна такой мощности, что меня просто швыряет на Симону, на ее белые груди. Когда я снова прихожу в себя, чувствую свое тело выжатым и опустошенным до последней капли. Лежу, распластавшись на спине, и вздымающееся море колышет и несет меня. В течение долгого времени не понимаю, сплю я или бодрствую. Что за неспокойная ночь: все время этот тревожащий шум авиамоторов — глубокий, звонкий, а затем еще звонче. Наконец пауза и вновь этот шум. Затем — далекие выстрелы. Стрельба в Ла Бауле? Что это значит? Были ли это действительно выстрелы? Внезапно раздается шум перед домом, и я тут же свечой сажусь на матрасе. Шум нарастает. Через полуоткрытые ставни в комнату пробивается дрожащий свет фонаря. Медленно поднимаюсь и распахиваю ставни: перед дверью стоит со слегка приглушенными фарами служебный автомобиль.
— Господин лейтенант! Объявлена тревога! — кричит мне наш писарь, высоко задрав голову. — Вам нужно немедленно прибыть в Сен-Назер.
— Ах, ты, мой расчудесный! Что там случилось?
— Точно не известно. Налет Томми — или еще что…
— Что еще?
— Высадка десанта, господин лейтенант.
— Но не в Сен-Назере же?
— Кажется там. Тревога объявлена по всему побережью.
В голове рой мыслей: Весь этот сумасшедший шум посреди ночи, этот шум и вой моторов…. Хм. Не задумали ли братишки вторгнуться сюда? Очередной сценический трюк, словно в цирке? Смотрю на проносящиеся по улице машины. Светит полная луна, вода в бухте, словно разлитое серебро.
— Это только называется борьбой с террористами. Вам нужно немедленно вниз и захватите то, что надо доставить! — слышу голос внизу. Интересно, это Я — что надо доставить? Или нет? Сейчас бы хорошо… Внезапно в комнате зажигается яркий свет. Это Симона включила свет.
— Выключи свет! — командую ей, — я и так все хорошо вижу.
На Симоне лишь ночная рубашка, которая словно белое платье невесты волочится по полу: фея бала в лунном свете.
— Je te prepare un cafe, — слышу ее голосок.
— Пожалуйста, не сейчас! Мне надо немедленно уехать! — Одевая брюки, вдруг шатаюсь от сильного головокружения.
— Qu’est ce qui se passe? — спрашивает Симона.
— Не имею представления.
Все. Пора. Надо ехать. Меня ждут внизу. Проклятье! Ну и ночка! Томми эсминцем протаранили шлюз…. Такой мягкий воздух, полная луна и то наплывающие, то стихающие раскаты авиамоторов. Так. Взять с собой мои семь необходимых вещей: фотоаппарат, запасные пленки, туалетные принадлежности…. В то время, как я в спешке собираю все свои вещи, меня гложет одна мысль: если союзники хотят высадиться, то здесь, конечно же, самое подходящее место…. Но такая высадка не может быть осуществлена лишь с десантных лодок. Им нужна настоящая глубоководная гавань для высадки. А наша, в прежние времена огромная мощь береговой артиллерии? Как они могут в лоб выйти на наши артустановки? А может это всего лишь учебная тревога? Ложные маневры? Попытка проверить готовность наших вооруженных сил? Шум снаружи усиливается. Наверное, генерала из дома напротив, вытянули из постели. Тоже не слышал об учебной тревоге. Попытаются ли проклятые Томми еще раз напасть? Так много самолетов и идут волнами: это все необычно. Мысли мои скачут: обычно — необычно — шуточки! Дерьмо! Проклятье! Мой пистолет остался в Пен Авеле. Один стреляет — другой воняет! Тоже шутка….
— Машина ждет Вас, господин лейтенант! — кричит писарь из-за калитки. Слава Богу! Могу заехать за своей пушкой….
Лучи прожекторов, словно длинные белые пальцы, ощупывают небо над Сен-Назером. Как только мы оставили позади первые километры соснового леса, становятся видны всполохи пожаров и слышны отзвуки взрывов под чадящими облаками дыма. Значит, и в самом деле высадили десант? Долгий же путь морем от британских берегов досюда…. Но что означает эта длящаяся часами бомбардировка? Все подлодки стоят в укрытиях. Такой толщины армированный железобетон, какой применен в настилах бункеров для подлодок, еще нигде не применялся. И еще: Ла Боль лежит как на блюдечке с голубой каемочкой, а его далеко врезавшаяся в берег бухта отлично защищает и от прибойной волны при сильном ветре с моря. И как нарочно в нашу первую ночь на берегу! В ушах звучит язвительная насмешка Старика: полностью в духе Томми. Они очень коварный народ! Водитель хочет заговорить со мной, но у меня нет никакого желания трепаться попусту. На проезжей части лежит всякая всячина: нужно быть очень внимательным, везде развалины, все чаще нас ослепляют вспышки и всполохи пожаров. Несмотря на это позволяю водителю включить подфарники. Ясно чувствую запах гари и чада. В голове рой мыслей: Томми, козлы проклятые! У меня есть огромный фотоархив результатов их налета два года назад, и эти фотографии показывают их с другой, довольно нелицеприятной стороны. Тогда я ехал так же как и сейчас в Сен-Назер — может быть даже в такое же время. Была ночь с субботы на воскресенье. Погоди-ка, а сегодня, не суббота ли? В голове все смешивается в один комок. Надо взять себя в руки! Да, вот дела! Но когда же кончится эта нервотрепка? Я, что, не имею права на сон? Если это, в самом деле, высадка десанта, здесь будет довольно жарко. Эта плоская равнинная местность из наносной земли вдоль реки Луары является, кроме того, еще и огромной гаванью. Именно она, в первую очередь, и должна соблазнить Союзников. Отсюда открывается направление главного удара на Париж…. Одним ударом от Сен-Назера до Парижа Франция будет разделена на две части…. Впереди, слева и справа, все в огне. А банда, наверное, все еще выгружается? Они летят так низко, что я, несмотря на шум нашего мотора, отчетливо слышу шум их двигателей: звонкий, бархатистый… Стоим как пригвожденные к одному месту: нет никакой надежды на то, что сможем проехать дальше. Освободить улицу — это под силу лишь танку.
— Разворачивай! — приказываю водителю.
— Как, черт побери, господин лейтенант? — вопрошает тот. По обе стороны улицы и позади нас стоят машины. Для разворота пригодна лишь сама проезжая часть.
— Если Вы поработаете рулем раз двадцать, то сможете и здесь развернуться.
Водитель словно ждал этих моих слов — отчаянно сигналя, делая короткие рывки взад и вперед заставляет передние и задние машины уступать ему место для маневра. Собираюсь выйти и помочь шоферу, но он коротко бросает:
— Оставьте это, господин лейтенант! — И показывает, как он может обойтись без моей помощи. Меня гложет мысль, что теперь мы уже не сможем вообще развернуться, но представим из себя еще одно препятствие. Однако, наперекор всему, буквально по сантиметру начинаем разворачиваться в обратном направлении. Еще пару-тройку раз туда-сюда и разворот завершен. Наконец-то мы оказываемся в длинной колоне автомобилей едущих назад, в Ла Боль….
— Осторожно! — Кричу каждый раз водителю, когда как черт из табакерки, перед машиной появляется пехотинец. Мы едем только на свете подфарников, и потому пугаемся одновременно.
Водителю не надо дополнительных указаний: он давно понял, что я имел в виду под этим разворотом: выскочить на дорогу идущую по берегу на Сен-Назер, через Ла Порник. Нам везет, и полдороги мы проезжаем без всяких помех. Уже в Сен-Назере, прямо перед памятником канадским летчикам мы почти наезжаем на какого-то боцмана, который в каске и с карабином наперевес, делает нам знак остановиться.
— Что случилось? — обращаюсь к нему.
— Точно не знаю. Они высадились мощной волной. Вы понимаете? — От волнения речь боцмана сбивчива и тороплива. Но уже в следующий миг он решительно произносит: