Крепостной ансамбль Мангупа

Герцен Александр Германович

Отметим еще одну планировочную особенность куртины А: ее кладка полного профиля, т. е. трехслойная однолицевая, заканчивается не дойдя 6 м до куртины Б. От этого места до стыка тянется лишь однорядная или местами двухрядная кладка из тесаных камней, продолжающих линию лицевого панциря, причем следов выборки забутовки не выявлено (рис. 14).

Рис. 14. Укрепление А. XIV. Раскопы V–V-А, V-Б. План. [251]

Создается впечатление, что первоначально куртина А не смыкалась с куртиной Б; лишь позже этот промежуток был застроен стеной из блоков с подсыпкой бутового камня с тыльной стороны. В связи с этим выступает проблема дороги,

подходившей к укреплению по западному склону Гамам дере. Следы ее были выявлены разведками 1972–1973 гг., но оставалось неясным, как дорога проходила на территорию городища, ведь нигде в обороне этого участка не было отмечено признаков ворот. Остается предполагать, что, по крайней мере, на втором этапе существования укрепления, въезд находился между несомкнутыми флангами куртин А и Б. Это вытекает из универсального правила фортификации о том, что ворота всегда располагаются в той части фронта, которая наиболее защищена от нападения, т. е. при тенальном «клещевом» начертании — во входящем углу (155, с. 184). Не исключено, что здесь было какое-то устройство для временного перекрытия этого проема, но главной защитой этого уязвимого в случае нападения неприятеля участка было расположение стен «в нахлест»: отрезок куртины Б, заходивший вверх по склону Лагерной балки, выполнял здесь фланкирующую роль. Таким образом получалось устройство воротного проезда, называемое клавикуллой (315, с. 26) или в древнерусской фортификации — захабом, известное в Изборской (226, с. 170–171), Островской (226, с. 187–188; 228, с. 152) и других крепостях; судя по описанию К. Н. Мелитаури, не исключено, что клавикулла была создана в Мцхетском укреплении (175, с. 60–61).

Кроме соображений архитектурного характера, для датировки куртины А можно привлечь археологические материалы. При сооружении ее юго-восточного фланга, проходящего по склону Таврского мыса, как уже отмечалось, были использованы квадры не из старой постройки, а специально для этого [113] изготовленные. Это, вероятно, связано с тем, что новая трасса куртины А, по нашим расчетам, на 15–20 м длиннее гипотетической линии, по которой проходила куртина А первого строительного периода. Кроме того, стена второго периода проложена по местности с большим перепадом высот, отсюда следует, что на ее сооружение потребовалось, как минимум, на 15 % больше материалов, чем для стены первого периода. В абсолютных значениях это выражается так: если для возведения всего укрепления A.XIV понадобилось около 1400 м³ камня, из них на блоки внешнего панциря приходится 240 м³ (около 6,5 тыс. шт.), то на новую куртину пришлось добавить около 180 м³ камня. Добыча его велась непосредственно на участке строительства, о чем свидетельствуют следы ломки на поверхности материковой скалы. По заключению геологов Симферопольского госуниверситета имени M. В. Фрунзе, здесь же добывались и заготовки для блоков панциря, в то время как для стен первого строительного периода брался плотный мшанковый извесняк из глубинных пластов. Вероятно, его добыча велась в обнажениях под обрывами мысов. Такая каменоломня известна в Табана-дере.

В отличие от северо-западного фланга, основание куртины А стоит на скале, что потребовало перед строительством закладки траншеи, достигавшей на исследованном участке (раскоп II-А) глубины 0,5 м. Она затронула погребальные сооружения упоминавшегося выше некрополя. На поверхности скалы отмечены следы разрушенных склепов и закладные плиты. Для датирования некрополя важна находка светлоглиняной амфоры (тип С) второй половины III в. н. э. в раскопе IV-A (281, с. 18–19, рис. 7). Раскоп раскрыл на участке в тальвеге балки тыльную сторону вала, образовавшегося на месте куртины А. Амфора была установлена вверх дном в россыпи бутового камня в слое, связанном со строительством куртины. Очевидно, сосуд был найден строителями в одном из погребений и сохранен в качестве курьеза. Фрагменты таких амфор часто встречаются в надматериковом слое. Отметим также находку денария Юлии Домны и прекрасной сохранности монету Феодосия I.

Строительство второго варианта куртины А сопровождалось не только разрушением древнего некрополя, но и появлением новых захоронений в непосредственной близости от стены. На поверхности скалы были

найдены кости детских скелетов очень плохой сохранности, сопровождавшиеся стеклянными бусами. Особенно важным для решения вопроса о дате куртины было женское захоронение, обнаруженное в строительной траншее. Скелет лежит впритык к тыльному панцирю. На костях и черепе сохранились следы вяжущего раствора, который во время погребения был еще пластичным. В дальнейшем траншея была засыпана и в нее было уложено несколько целых керамид, характерных для IX–X вв. На черепе найдены две серьги салтовского типа, датируемых VIII–IX вв. (определение К. И. Красильникова). Этим же временем датируются и бусы.

Различия в приемах подготовки основания стены, характере использованных строительных материалов, техники кладки позволяют предполагать, что юго-восточный и северо-западный участки куртины А возводились одновременно двумя строительными артелями с отличающимися навыками и традициями в пределах одного исторического периода жизни поселения (IX–X вв.).

Укрепление А.XIV дало также большую группу эпиграфических находок, знаков, высеченных на панцирных блоках. Поскольку на этом участке они особенно многочисленны и связаны с наиболее изученным памятником Северного фронта, то имеет смысл рассмотреть их вместе с аналогичными материалами, полученными на других участках ГЛО, тем более что, по нашему мнению, появление этих изображений относится к одному времени, лучше всего запечатленному на Мангупе куртиной А второго периода.

Рассматриваемые знаки вырезаны на гранях известняковых блоков, использовавшихся при возведении панцирей стен. Важность такого рода памятников для изучения средневекового зодчества давно уже отмечалась исследователями (284, с. 250).

Разного рода маркировки строительных материалов широко применялись в зодчестве задолго до средневековья. В эллинистическую эпоху использовались буквы греческого алфавита (162, с. 72), унаследовали эту систему и зодчие Константинополя. В позднесасанидских постройках известны пометки мастеров, облегчавшие установку камней и подгонку их в кладке. Широкое распространение получила система строительных знаков в западноевропейском каменном (307, с. 44–45; 322, с. 47) и восточнославянском деревянном зодчестве (240). [114]

В Крыму метки в виде греческих букв известны на оборонительных стенах Херсонеса эллинистического времени. В позднеантичное время в Северном Причерноморье появляются многочисленные знаки, связанные обычно с сарматским влиянием: им посвящена обширная литература. Отметим исследование Э. И. Соломоник, наиболее полно освещающее эту проблему (246), а также обобщающую работу В. С. Драчука (99). В средневековую эпоху в Крыму получают распространение разнообразные тамгообразные знаки, генезис которых пока окончательно не выяснен. Многие из них схожи со знаками сарматского круга, в том числе и те, что встречаются в позднесредневековое время; другие аналогичны символам древнерунических систем письма, в особенности тюркской. Большое сходство отмечается со знаками линейных начертаний, встречающихся на золотоордынской керамике, подробно рассмотренных М. Д. Полубояриновой (215).

Знаки, обнаруженные на оборонительных сооружениях Мангупа, весьма разнообразны по начертаниям. Круг аналогий для них очень велик, что в известной степени объясняется однообразностью знаковых систем у многих народов мира и связано с простотой и немногочисленностью элементов, слагающих знаки. Поэтому путь формального анализа, направленного на поиск аналогий, а от них к датированию, вряд ли будет успешным (99, с. 54–56). Необходимо рассмотреть знаки в контексте памятника, с которым они связаны, а затем попытаться включить их в круг синхронных явлений.

Из археологически изученных укреплений Мангупа больше всего меток дали два: описанное А.XIV, а также А.VIII на восточном склоне Чамну-буруна. Это объясняется значительными размерами линий, перегораживавших широкие распадки в обрывах, они соответственно содержали большое количество строительных материалов, в том числе маркированных. Кроме того, эти участки обороны меньше всего подверглись переделкам в позднесредневековое время. Все изображения исполнены острым орудием. В сечении они напоминают угол или полукруг (для широких линий). Толщина линий варьируется от 0,25 до 3,0 см. За исключением трех случаев, фигуры вырезаны весьма аккуратно и четко.