Крепостной шпион
Шрифт:
Секретарь вскочил с кресла и зачем-то поклонился. Он сообразил, что именно князя Валентина он видел некоторое время назад входящим через чёрный ход. Про князя Валентина и Наталью Андреевну давно и упорно ходили слухи, что они любовники, но до сих пор слухи эти подтверждения не имели.
— Я здесь случайно, — прошептал секретарь. — Я пришёл по делу. Слуга не пропустил, и я решил сам.
— По какому же делу?
Князь Валентин, одетый в откровенно домашний халат, синий с золотым поясом, по всему, похоже, с трудом сдерживал ярость.
— Какое дело, молодой человек, могло заставить
— Так ни ночь же ещё, вечер, — пытаясь смягчить свой голос на сколько возможно, возразил секретарь. — Это государь-император считает, что ночь, нормальные люди только ужинать садятся.
То что произошло в следующие минуты потом многие годы мучило Сергея Филипповича, возвращаясь и возвращаюсь кошмарными ночами в виде ярких картин. Потом он тысячу раз задавал себе вопрос: «Почему?». Ответ оказывался единственным — глупость и ревность. Только глупость и ревность.
Как позже выяснилось, из библиотеки вела дверь в спальню княгини. И там, на протяжении уже десяти лет, Наталья Андреевна принимала любовников, пользуюсь именно этой дверью.
Князь Валентин как, вероятно, и другие до него, приходил сюда вечером, проникая в здание через чёрный ход, переодевался и, дождавшись когда слуги в доме угомонятся, направлялся в спальню княгини.
Если бы у князя Валентина была шпага, он, конечно же, убил бы секретаря одним коротким ударом, но шпаги не оказалось и Сергей Филиппович получил неожиданный удар кулаком в лицо. Секретарь упал назад в кресло, но тотчас вскочил и заметался по библиотеке, роняя книги.
Если бы секретарь знал, что в эту минуту сквозь специальное отверстие за ним наблюдает тёмный глаз камердинера, то, может быть, умер бы от страха. Но об этом не знал и князь Валентин.
— Да, право, постойте, — не в силах удержаться от смеха, сказал князь. — Погодите. Вам будто соли на хвост насыпали. Присядьте, что вы, право, как заяц скачете. Погодите, давайте поговорим.
Из всех этих слов в голову Сергея Филипповича запало только одно слово: «заяц».
Кровь прилила к щекам секретаря, он замер. В руке его был нож. Как нож для разрезания бумаги оказался в его руке Сергей Филиппов даже и потом не смог точно припомнить. Вероятно, в порыве страха взял его с одного из столов.
— Ах ты дрянь, — теряя улыбку, сказал князь Валентин.
— Я здесь случайно, — прошептал секретарь, пятясь.
— Дрянь! Дрянь! — наступая на секретаря, с перекошенным от гнева лицом, повторял князь Валентин. — Дрянь!
Рука князя протянулась к горлу Сергея Филипповича, и перед глазами секретаря оказались его, мутные от бешенства, синие глаза. Губы шевелились и повторяли то же самое слово «дрянь».
— Пустите!
Чувствуя, как голова закружилась и пол уходит из-под ног, Сергей Филиппович сделал только одно быстрое движение вперёд. Нож для разрезания бумаги воткнулся в тучное тело так же легко, как мог бы воткнуться в варёную свиную тушу.
Князь вскрикнул, пальцы его разжались. Сергей Филиппов попытался подхватить падающее тело, но не удержал. Голова князя Валентина стукнулась о жёсткий ковёр.
Глаз камердинера в тайном отверстии моргнул и пропал.
Секретарь вытер горячий пот и склонился к князю. Тот был уже мёртв.
Полуживой, с обмороженными ногами, Сергей Филиппович только к утру добрался до особняка на Конюшенной. Ему всё же удалось ускользнуть через чёрный ход. Но прежде, чем покинуть дом княгини, секретарь был свидетелем переполоха. Труп князя скоро нашли и поднялся такой визг и бедлам, какого молодой человек в жизни не видел.
Только чудом удалось Сергею Филипповичу остаться незамеченным и бежать. Теперь, вернувшись в свою комнату в третьем этаже, секретарь запер дверь на щеколду и сел на кровать. Долгое время без единой мысли в голове Сергей Филиппович смотрел в стену. Он пытался осознать, что же на самом деле произошло.
Выходило, что он не выполнил важного поручения. Выходило, что он предал своего благодетеля и наставника, магистра «Пятиугольника», Константина Эммануиловича Бурсу, которому обязан был всей своей жизнью.
Преодолев возрастающую апатию, он припомнил, как вместе с княгиней тайно выносил мёртвое тело из дома Бурсы. Кто был в тот человек зарезанный в лифте? Гонец, не донёсший какой-то вести, шпион? Почему Константин Эммануилович не сообщил на собрании о происшедшем? Почему Бурса доверился только ему и Наталье Андреевне? Сергей Филиппович не мог ответить ни на один из этих вопросов.
В последнее время княгини Ольховская, приобретая в тайном обществе всё большую власть, доставляла Бурсе немало неудобств. Так почему же генерал доверяется ей, а не кому-то ещё. Может быть, шантаж? Может быть, Наталья Андреевна, способная повлиять на решение магистра, уже неформального руководит Обществом, тогда как Бурса только ширма?
Прошло немало время, когда секретарь осторожно вскрыл неподписанный конверт. Письмо не было передано. Он хоть и не преднамеренно, но совершил убийство дворянина. А это письмо было единственным, что могло послужить в его оправдание и стать доказательством случайности смерти князя Валентина.
Сергей Филиппович счёл за лучшее ознакомиться с содержанием письма. В конверте лежал только один, вдвое сложенный листок. На листке, слипающимися от сна глазами, секретарь прочёл: «Не мог сообщить на собрании, — было выведено почерком Константина Эммануиловича. — Если бы я сказал при всех, нам бы никак не избежать скандала. Андрей Трипольский привёз прямые доказательства полного уничтожения нашего отделения в Париже. Нас кто-то предал. Подозрение падает на каждого. Прошу тебя, Наташа, завтра не позже полудня, мы должны встретиться».
«Скажу, что она меня не впустила, — вытирая слезящиеся глаза прошептал секретарь. — Скажу, что извозчик перевернулся, я потерял письмо. Мне не поверят, но я буду стоять на своём. Этот документ может быть и опаснее того, что я совершил. Я никогда не смогу признаться в том, что произошло, никогда!»
Он прилёг на постели, одетый. Закрыл глаза и вдруг вспомнил Наталью Андреевну, коротко стриженную, полуобнажённую, раскинувшуюся на подушках с дымящейся тонкой сигарой в руке, серебряную гильотину на туалетном столике и бюст Вольтера, изнасилованный, превращённый в болванку для париков.