Крепы
Шрифт:
Олег сидел за столом и на чистом листе той же самой авторучкой рисовал человечков, некоторое время оба они молчали, потом вдруг Олег спросил:
— А ты любишь ее?
— Кого? — не понял Алан.
— Нашу маму?
— Наверное… Хотя, знаешь, и без «наверное» люблю!
— Я хочу рассказать…. — начал Олег после очередной паузы. — Помнишь, мы ходили на телефонную станцию?
— Помню, и что там?
— Я тихонечко прокрался в одну из комнат и позвонил в прошлое, маме… Я спросил у нее… Она в прошлом была маленькой девочкой… Я спросил, ехать мне с тобой или нет… И знаешь, мы с мамой… ну, в общем, нельзя сказать, чтобы мы особенно дружили, — я не хотел уезжать совсем из-за другого… Но мне очень нравится, понимаешь, та маленькая девочка.
Алан Маркович смотрел на своего сына, рассеянно водившего чернильной авторучкой по листу бумаги, потом взглянул на звезды за оконным стеклом и совсем негромко сказал:
— Ну что же, Олег… Пусть так! Значит, мы с тобой любим одну и ту же женщину.
X
Вопросов никто не задавал, но Алан Маркович понимал, что их еще зададут, — слишком хорошо он знал свое начальство. Чтобы не вызывать лишних разговоров, он пришел за десять минут до начала рабочего дня, протер столешницу, протер влажной тряпочкой телефонный аппарат. От сладенькой улыбки секретарши Людочки его замутило. Все-таки странное существо человек: может иногда вынести чудовищную пытку, не сдрейфить перед каленым железом — и готов повеситься в общественном сортире, только бы не стать предметом банальных сплетен. А разговоры будут — куда от них денешься? Ему припишут и любовную связь с Ариной, и служебные злоупотребления, припомнят и пачку бумаги, унесенную домой два года назад, и многое другое. Закон простой: не лезь на глаза, а вылез — терпи. Он утешал себя тем, что отношения с сыном, кажется, налаживаются, что, оказывается, Олег уже совсем не ребенок, что он быстро и легко адаптировался к новой школе… Иногда он возвращался к мысли о том, что нужно все бросить и уехать… Туда, где могила жены, к Марте… Вернуться в маленький, отрезанный от всего мира город, битком набитый цветами и часами.
Глядя на замкнутые лица сослуживцев, на их стриженые затылки, на безобразные клипсы в ушах у женщин, на плиссированные юбки, на бездарные черные галстуки, вдыхая запах низкопробных мужских одеколонов и лаков для ногтей, он думал лишь об одном: для того, чтобы туда вернуться, нужно сначала умереть. Он думал о смерти и отбрасывал мысль о ней. Он все еще боялся смерти — по-детски, по-глупому, но боялся.
В течение часа его дважды вызывал начальник — пошла обычная работа, и ему даже показалось, что жизнь, словно в огромную серую воронку втягивается, в свой обычный график. Деловые телефонные разговоры были такими же бесцветными и постными, как техническая документация. Около двенадцати часов на его столе в очередной раз зазвонил телефон.
— Да! — сказал он в трубку. — Да, слушаю вас.
— Это Валентин. Алан, ты меня слышишь? — заговорил завуч с тревогой в голосе.
— Да! — устало отозвался Алан. — Слышу!
— Ты должен приехать!
— Куда? Зачем?
— Ты можешь приехать в школу прямо сейчас?
— Видишь ли, Валя, я вчера прогулял работу. И сегодня, пойми сам, как на меня посмотрят…
Было заметно, как секретарша Людочка старается скрыть свое любопытство — в эту минуту в офисе кроме них двоих никого не было — она усиленно делала вид, что целиком поглощена работой: сначала деловито порылась в ящике своего стола, затем с бешеной скоростью заколотила по клавиатуре компьютера. Она бы, пожалуй, и уши заткнула, если бы позволяли приличия.
— Олег пропал!
— Погоди… Что ты говоришь? Как это пропал?
Стук прекратился, пальцы Людочки зависли над клавишами: она боялась пропустить даже полслова.
— Если я скажу, ты мне все равно не поверишь. Это выглядит слишком идиотично.
— Говори, я поверю во все! — крикнул Алан. — Что с ним?
— Его увезли на пустой милицейской машине… Ребята говорят, Олег сидел на заднем сиденье, а за рулем — никого. Но есть еще одно обстоятельство… — Алан не перебивал, стойко выжидая каждую его тяжелую паузу. — Тут девочка одна, Лена Мусина. В общем, она утверждает, что Олег приносил в школу наркотики и давал ей понюхать. Ты, надеюсь, понимаешь, что это уже уголовка?!
— Какая еще уголовка!.. — не удержался Алан.
— На тебя уголовка, — сказал Валентин. — На меня уголовка. Это срок, Алан, срок, неужели непонятно?
— И что же, его прямо с урока увезли?
— Во время большой перемены. Ты приедешь?
— Да. Где там тебя искать?
— В учительской. У меня третья пара, но я ее кому-нибудь перекину.
Через полчаса, выскочив из такси, Алан Маркович вбежал в стеклянные двери школы и в полной тишине — шли уроки — помчался на второй этаж. Толкнул дверь учительской. Валентин сидел за своим столом и что-то писал.
— Приехал! — зло бросил он, не отрываясь от своей писанины. — Присаживайся, — и указал рукой на стул.
— Где она? — спросил Алан.
— Кто? — так же зло спросил Валентин и наконец поднял глаза.
— Девочка! Та, что говорила про наркотики…
— В соседней комнате сидит, — сказал Валентин. — Я ее на всякий случай с урока снял, — и язвительно добавил. — Надо же нам с тобой как-то выкручиваться. Вот, смотри! — Он при каждой фразе нервно хлопал ладонью по столу. — Незаконное посещение ребенком школы с ведома завуча! Распространение им в школе наркотиков. Исчезновение ребенка…
— Ты уверен, что в машине не было водителя? — наконец, опускаясь на стул, спросил Алан.
— Если бы не был уверен, не стал бы тебе звонить, — уже другим тоном, помягче, сказал Валентин. — Если бы я не был уверен, я плюнул бы на нашу дружбу и сразу позвонил бы куда следует. Своя шкура дороже.
— А почему ты уверен?
— Сам видел, понимаешь? Вот этими вот глазами! Я чуть с ума не сошел, поверишь?
— А чего ж, поверю. Позови, пожалуйста, девочку.
На стене в кабинете висели большие старинные часы, и Алан Маркович зачем-то следил взглядом за очень длинной и тонкой секундной стрелкой, рывками бегущей по белому циферблату. В какой-то момент он понял, что до конца урока осталось всего пять минут. Урок кончится, и будет большая перемена.
— Валентин Степанович… — всхлипнула Мусина и, задрав фартучек, вытерла им глаза. — Не вызывайте родителей…
— Погоди! — отстранил завуча Алан и, поднявшись со стула, встал перед ребенком. — Никто не будет вызывать твоих родителей, — пообещал он. — Но ты быстро и без плача отвечаешь на мои вопросы. Договорились? — Девочка кивнула. — Насчет лепестков нам не нужно… Насчет лепестков мы все знаем… Скажи, ты видела, с кем ушел Олег? — Она опять кивнула. Сердце в груди Алана неприятно заныло. — Кто это был?
— Вы не поверите… — Мусина смотрела напуганными мокрыми глазами.
— Поверю. Кто это был?
— Беспризорники… Из мертвого интерната… Из колонии..
— Ну, хватит! — Валентин шарахнул ладонью по столу. — Это же бред…
— Погоди! — крикнул Алан.
Секундная стрелка на часах продолжала свой бег.
— Ты их видела? — спросил Алан. Последовал кивок. — Это призраки детей из какого-то интерната? — Опять кивок. — И они увезли Олега с собой? Куда?