Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
Серебряный даже остановился, сжал кулаки и скрипнул зубами:
– Что ты сказал? А ну повтори!
Он и впрямь готов был полезть в драку. Но в планы Пикалова это не входило. Достаточно и того, что удалось довести его до кипения. Отец поучал: «Умей влиять на настроение людей и умей извлекать из этого настроения выгоду». Когда честолюбие Серебряного страдает, в гневе он действительно готов на безрассудство. Надо гнев этот направить на других…
– Ты горло на меня не дери! – оборвал его Пикалов. – Я повторил то, что слышал.
– От кого?! – схватил его за руку Серебряный.
–
– А чего же ты ржал?
– Почему ж не посмеяться, если друг так хочет? – Мысль о том, что Серебряный дурачка строил, чтобы посмешить товарищей, только теперь пришла ему в голову. – Ты думаешь, я не догадался? И члены комиссии, по-моему, поняли…
– Ни черта вы не поняли! – горестно воскликнул Серебряный. – Пять суток… дудки! Завтра же я буду летать! – Капитан повернулся и стал отыскивать взглядом кого-то из командиров, все еще стоявших около цеха.
– Хочешь сегодня пересдавать? – догадался Пикалов. – Не выйдет. Инженер полка слов на ветер не бросает.
– Ты плохо знаешь Серебряного! – упрямо и хвастливо заявил капитан и зашагал обратно. Пикалов не стал его удерживать. А вечером выяснил – решение инженера полка осталось в силе; между капитаном Серебряным и лейтенантом Тумановым произошла размолвка, и Пикалов не знал еще, к лучшему это или к худшему. Во всяком случае, неожиданностью для него это не было. Неожиданным оказалось другое. После ужина командир полка построил весь летный состав и сказал с огорчением:
– Товарищи! У нас произошел безобразный случай. Какой-то разгильдяй во время сдачи зачетов додумался вырвать из секретной инструкции по эксплуатации самолета схему бензо– и маслопитания. Ясно, что этот бездельник не занимался как следует, а решил воспользоваться шпаргалкой. Схема, повторяю, секретная, и потому во избежание скандала прошу, кто это сделал, сегодня же сдать схему в секретную часть. В противном случае я вынужден буду обратиться в соответствующие органы. Время военное, и вы отлично понимаете, чем все это может закончиться. И для меня, и для того, кто это сделал. Убежден, что сделано это по недомыслию, а не по злому умыслу. Потому еще раз прошу: сдайте схему….
Пикалов невольно посмотрел на Серебряного. Капитан стоял за Тумановым, низко опустив голову.
Когда Меньшиков распустил строй и все поспешили по своим делам – одни на квартиры, другие на свидания, – Пикалов догнал медленно бредущего Серебряного и взял его по-дружески под руку.
– Чем опечален потомок великого князя? Неужто повергло его в уныние то, что ему дарованы еще пять свободных дней без страха и риска?
– Катись ты со своими шуточками! – огрызнулся капитан.
– Не нравится? – усмехнулся Пикалов. – А я вчера терпел твои шуточки, не злился.
Лицо Серебряного искривилось, как от зубной боли, и Пикалов решил сменить тему, чтобы не доводить его до белого каления. Ему нужна была откровенность Серебряного, а не злость, и он сказал сочувственно:
– Плюнь на все. Пять дней – не срок. Идем лучше по сто грамм.
– Не могу, – впервые за все время их дружбы отказался капитан. – Мне надо в одно место…
Пикалов был почти уверен куда. Предложил:
– Возьми меня с собой, пригожусь.
– Обойдусь как-нибудь без помощников, – неожиданно снова разозлился Серебряный.
– Вольному воля. – Пикалов не понял, что взвинтило штурмана, и решил действовать нахрапом: – Установить, кто вырвал схему из секретной инструкции, особого труда не потребуется: все, кто брал ее в секретной библиотеке, записаны.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, – пожал плечами Пикалов. – Просто размышляю вслух. Появляться тому дураку в секретной библиотеке вряд ли стоит.
– За честное признание меньше наказание, – возразил Серебряный.
– Так думал Иванушка-дурачок, направляясь к царю с повинною, – вставил Пикалов. – Лучше сделать так: запечатать схему в конверт, опустить в заводской почтовый ящик и позвонить секретчику. Ни ему, ни Меньшикову не выгодно раскручивать это дело, тем более ясно, что сделано это по недомыслию. А уж если виновный сам заявится, рано или поздно ему это аукнется.
– Спасибо, – Серебряный пожал крепко руку Пикалова. – Ты настоящий друг, Миша…
14
3/V 1942 г. …Перелет из г. Воронежа на аэродром Михайловка…
(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)
Нет, не зря говорят, что самое дорогое, самое прекрасное у человека – жизнь. Потому что с нею связаны все наши радости, наше счастье, все наши надежды. Александр чувствовал себя так, словно весь мир лежал у его ног, словно он маг и волшебник и любое желание, стоит ему только захотеть, будет исполнено. Он – снова летчик, и пусть побаливает немного спина – Александр снова в небе, ведет новый дальний бомбардировщик Ил-4 с могучим мотором М88Б в 1100 лошадиных сил против 750 ДБ-3, на котором они летали ранее. Все радовало его – и майское ослепительное солнце, и чистое синее небо, и изумрудная зелень полей и деревьев, и безукоризненный, прямо-таки величественный строй бомбардировщиков, летевших поэскадрильно плотным правым пеленгом. Полк в полном боевом составе по новому штатному расписанию – 31 экипаж вместо 70 – возвращался на свой аэродром. 31 бомбардировщик – все остроносые, ощетинившиеся пулеметами, поблескивающие свежей краской, внушительные, грозные. Некоторым экипажам уже довелось совершить на них с Воронежского аэродрома по нескольку боевых вылетов. Летчики и штурманы остались довольны самолетом.
Александр на боевые задания еще не летал, но из рассказов товарищей сделал вывод: в настоящих воздушных схватках с истребителями Ил-4 еще не побывали и судить об их непогрешимости рано. А о том, что надвигаются грозные события, свидетельствовали военные сводки, донесения воздушных разведчиков. Немцы сосредоточивают на южном крыле фронта огромное количество войск, техники; все бывшие наши аэродромы запружены истребителями и бомбардировщиками.
Приближалось жаркое время, жестокие бои. Но Александра они сейчас не волновали – он летел туда, где его ждала любимая, и он уже мысленно произносил ей ласковые слова, обнимал, гладил нежную кожу лица, целовал прохладные милые губы.