Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
Они вышли из капонира и увидели отъехавшую от КП эмку. Командирская машина направилась прямо к ним.
– Становись! – скомандовал Александр экипажу.
Эмка затормозила метрах в пятидесяти. Меньшиков выскочил на ходу и, выслушав рапорт, спросил у Серебряного:
– Сколько бомб взяли?
– Как и велено: десять ФАВ-100 и две ФАБ-250, – ответил капитан.
– «Двестипятидесятки» снимите, – приказал подполковник и потянул ремешок свисающего почти до земли планшета Серебряного. Штурман уловил намерение командира, подхватил планшет и раскрыл его так, чтобы был виден весь маршрут полета на карте. – Полетите по другому маршруту. Вот сюда, – указал Меньшиков точку на карте. –
Ирина как-то озорно глянула на него, на строй и наклонилась над рюкзаком.
– Сурдоленко, помоги, – пришел наконец в себя Александр и шагнул вслед за сержантом, который находился уже около девушки и поднимал ее рюкзак. – В свою кабину. И девушке подготовьте место. – Повернулся к Серебряному: – Снимайте лишние бомбы. – Взял Ирину за локоть и повел от самолета. Когда члены экипажа скрылись за капониром, притянул ее к себе, поцеловал: – Здравствуй!
Она прильнула к нему, обхватила за плечи.
– А все-таки мы с тобой счастливые, – сказала радостно, возбужденно. – Я хотела только увидеть тебя перед дальней и долгой командировкой, а оказалось, ты даже выбрасывать меня будешь…
Он не находил слов, лишь теребил ее густые черные волосы, заплетенные в косы и закрученные в тугой узел на затылке.
Их разговор прервал упавший с высоты гул самолета – нудный, с прерывистым завыванием. Запоздало заукала сирена, и все, кто был у самолета – штурман, стрелки, авиаспециалисты, – рванулись к бомбоубежищу. Александр тоже хотел бежать, схватил Ирину за руку и смутился: она насмешливо поглядывала то на убегавших, то на него.
– Что это? – спросила с наивной невинностью.
– Видишь ли… – неуверенно попытался Александр оправдать товарищей, – никто не боится так бомбежек, как авиаторы; может, потому, что сами бомбят. Кстати, нам тоже не мешало бы воспользоваться бомбоубежищем. Чем черт не шутит…
– Так это же «Фокке-Вульф», разведчик, – упрекнула Ирина. – Разве ты по гулу не узнал?
Александр поразился ее слуху: в небе и в самом деле завывала «рама», но отличить ее от других самолетов даже он, летчик, сразу не смог… Разведчик, конечно же, бомбить не станет. Прилетел, видимо, чтобы сфотографировать аэродром. Вовремя угодил – почти все самолеты находились в небе.
Зенитки открыли огонь. «Фокке-Вульф» покружил немного и удалился восвояси.
Из бомбоубежища показались Серебряный со стрелками и авиаспециалистами.
– Что, командир, решил проверить выдержку нашего нового члена экипажа? – сострил Серебряный.
– Нет, Ваня, это она проверила нашу. И, скажу тебе по секрету, некоторые очень некрасиво выглядели, особенно симпатичный капитан.
– Так я не от ганса, за папиросами в каптерку бегал. – Серебряный для убедительности достал портсигар.
– Ты же не куришь, – разоблачил его Александр.
– Чего ради дружбы не сделаешь, – остановился около них Серебряный и протянул девушке портсигар. – Закурите на счастье.
Ирина и Александр взяли папиросы. Серебряный щелкнул зажигалкой, дал им прикурить.
– Чтобы дома не журились. – Затянулся и закашлялся. – Не зря говорят: капля никотина лошадь убивает. – Раздавил носком сапога окурок, влюбленными глазами посмотрел на Ирину. – Оставайтесь в нашем экипаже насовсем. Такого штурмана из вас сделаю!
– Боюсь, Ваня, ты в первом же полете с ней потеряешь ориентировку. Да и кабина у тебя тесная.
– А ты не бойся, командир, с Ваней Серебряным она никогда ничего не потеряет.
– Уговорили. – Ирина выпустила изо рта дым, как заправская курильщица. – Так и быть, после войны займусь штурманским делом. А сейчас разрешите, товарищ капитан, кое-какую консультацию получить у командира. Конфиденциально.
– Пардон, пардон. – Ваня лихо козырнул и заспешил за стрелками.
16
…К лету 1942 г. сильно осложнилось положение советских войск в Крыму – в районе Севастополя и особенно на Керченском полуострове…
(Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945)
Чернильная темнота окутывала самолет. Частые вспышки молний били по глазам, ослепляя и оглушая. Не видно ни стрелок приборов, ни лампочек подсветки, не слышно гула моторов, лишь чувствуется, как бомбардировщик то проваливается вниз, то взмывает ввысь. Трещат и стонут нервюры, звенят от напряжения стрингера; кажется, самолет вот-вот развалится. С консолей крыльев срываются голубые огненные язычки электрических разрядов, а там, где крутятся винты, светятся неоновые круги. Непонятно, каким чудом держится самолет в этом адовом небе, бушующем грозовыми смерчами, и как ему, молодому летчику, удается вести его в кромешной тьме, когда из поля зрения то и дело исчезают авиагоризонт, указатель скорости, вариометр.
А молнии сверкают все чаще, все оглушительнее гремят раскаты грома.
– Штурман, стрелки, как вы там? – поинтересовался Александр по СПУ сквозь неимоверный треск электрических разрядов.
– Нам-то что, – отозвался Серебряный, – сидим, бога вспоминаем. А тебе как – ни одной стрелки не видно? Может, вернемся? Облака плотнеют, и если врежемся в саму грозу…
– Ты же говорил, бояться нечего, обойдем.
– И на старуху бывает проруха…
Вернуться… Заманчивая идея. Весь день они провели бы вместе… Столько ждал он этой встречи! И доведется ли увидеться еще! По слухам, фашисты свирепствуют в Крыму, большие силы бросили против партизан. А леса и горы там не ахти какие… Трудно придется Иринке. Жалость к ней, одиночество, которое он испытывал, пока не нашел ее, снова хлынули в душу, и он едва сдержался, чтобы не позвать ее по СПУ, не высказать своих чувств.
Перед самым носом бомбардировщика сверкнула молния, ударила сверху вниз, чуть наискосок, и в кабине остро запахло озоном.
– Товарищ командир, экипажи, что пошли на бомбежку, запрашивают запасную цель, – доложил Сурдоленко. – Не могут пробиться: гроза.
– А Меньшиков наказывал нам доставить ее в целости и сохранности, – напомнил Серебряный. – Мы не имеем права рисковать.
Александр, чтобы не выдать разрывающую душу тоску, хотел ответить шуткой, а получилось зло: