Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
И командир засмеялся, довольный своей изворотливостью, юмором, возвращением Ловкачева и тем, что сегодня первый вылет получился как нельзя лучше.
Для Осипова и еще троих летчиков отдых оказался коротким. Нужно было снова идти в бой. Цель та же – колонна. Матвей понимал, что теперь их туда так просто не пропустят. Поэтому, получив задание, спросил у Русанова:
– Как вы думаете, что сейчас лучше? Поставить на бомбы замедление и бросать с бреющего или повторить с пикирования?
–
– Постараюсь.
Матвей шел к самолету с тревожным чувством. Его машина с чертовой дюжиной на фюзеляже в последнем вылете была побита и теперь стояла на ремонте. Лететь же на чужой явно не хотелось. Он спрятал от других свою тревогу, но сам себя спросил: «Что это – привычка или суеверие?» Усмехнулся и решил ответа на «или» пока не давать. Беспокоил и малый состав группы – две пары. Что ими можно сделать? Ни воздушного боя с толком не провести, ни по земле ударить с чувством. Однако силы в полку были на исходе, а пехота требовала помощи. Надо было лететь.
Линия фронта последние дни вплотную приблизилась к аэродрому. Полет на задание стал занимать всего двадцать минут времени. Двадцать минут, если удастся проскочить зенитные завесы и фейерверки, а потом обмануть немецких истребителей.
Петров оказался уже на самолете Русанова, который выделили Матвею, – пришел проводить в полет. В полку сложилась традиция, что летчика в бой всегда провожает свой техник. Поэтому техник Русанова, доложив Осипову, что самолет готов, отошел. Он стоял у крыла, ревниво наблюдая за происходящим в кабине самолета, готовый помочь, если в том появится необходимость.
– Командир, ремнями поплотней притянись. Застегни нагрудный ремень. Что мы – зря его делали? – сказал Петров.
– Давай твой ремень. Чем черт не шутит.
– Черт не черт, а в случае чего лоб о прицел не разобьешь.
– Ну, все, давай запуск.
Осипов оказался над аэродромом истребителей неожиданно, так как иначе их поведение объяснить он не мог: четверка штурмовиков выполнила один, второй, третий круг над ними. Но никто на сопровождение не взлетал. Наконец в наушниках послышалось:
– Хватит ходить, давай ложись на курс. С тобой пойдет пара.
– Хорошо. Тогда поехали. Цель старая.
Матвей посмотрел на аэродром: две пыльные ниточки, тянувшиеся по земле, оборвались, а на их конце, как две иголки, заблестели зеленью остроносые истребители.
– «Маленький», твой позывной?
– Сто пятнадцатый и Сто двадцатый.
– А мой – Семьсот девятый.
– Ладно. Как пойдем: верхом, низом?
– Бомбы без замедления.
– Понял.
Подготовка к совместному полету и бою была закончена. Будущий успех или поражение теперь определялись многими составляющими. Выход на цель и прорыв через зону огня лежали полностью на совести Осипова. Успех же в воздушном бою определится соотношением сил противников, единством действий летчиков и умением разгадать замысел врага. Свой план боя может оказаться несостоятельным, и тогда потребуется экспромт, импровизация с той лишь принципиальной разницей, что нотными строчками на небесном полотне будут пушечные и пулеметные трассы, а вместо нот на них – самолеты.
Жизнь и смерть встретятся в контрапункте, и может оказаться так, что заключительным аккордом этой какофонии войны станет удар одного или нескольких самолетов о землю. И гибель каждого из них воспримется солдатами, всеми, кто увидит падающий самолет, по-разному: будет падать самолет с крестом – ликующая радость вызовет непроизвольный крик «Ура!», придаст новые силы красноармейцу; упадет самолет с красными звездами – фашистская сторона испытает чувство удовлетворения и с еще большим остервенением полезет вперед.
Победа или поражение, жизнь или смерть, печаль для одних и радость для других – реальная дикость войны – сейчас летела на группу Осипова со скоростью около ста метров в секунду. И если бы летчики не несли сейчас в своих сердцах уверенность в победе и надежду на жизнь, любовь к Родине и ненависть к врагу, которые утверждали в них жизнь, то вряд ли нашлись бы у них силы переступить огненную черту.
…Линия фронта. Она вновь сдвинулась на восток и теперь своим острием перерезала железную дорогу, идущую из Волчанска на Купянск. Горели хаты и скирды старой соломы, горели машины, а местами и сама земля. Дым сносило к югу разноцветными хвостами, которые вдали от огня растрепывались ветром вширь, становились прозрачными, и сквозь них было видно, что делается внизу. К фронту тянулись вдоль дорог пыльные шлейфы.
Матвей, осмотревшись вокруг и убедившись, что в воздухе врага близко нет, добавил скорости и пошел наискось через пылящие дороги. На глаза попалась речушка с двумя рядом стоящими мостиками. Западный берег был запружен войсками, которые подходили быстрее, чем переправлялись.
Немцы тоже увидели самолеты и открыли заградительный огонь, пытаясь сбить их с курса.
Матвей положил группу в змейку, а сам лихорадочно думал, что делать: бить мосты или войска? Мосты соблазнительнее. Но если не попадешь, бомбы уйдут впустую. Лучше войска, тут промаха не будет.
Приготовились. Бомбы серией на войска. Проскочил еще один огненный частокол и пошел в пикирование. Бросил быстрый взгляд назад: «илы» висели рядом, опустив свои железные носы к земле.
И снова глазами в прицел: машины и танки быстро росли в размерах. Наконец угол прицеливания и высота сброса совпали.
– Приготовились! Бомбы!..
Вышел из атаки, дал мотору полную мощность и боевым разворотом вверх, чтобы ударить по фашистам еще раз.
– Семьсот девятый, закругляй. Я тебе помочь уже не могу. Со мной четыре «шмитта».