Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
– Здравствуй, Ли-за!
– Здравствуй, му-уж!
Она быстро положила руки ему на плечи, поднялась на носки и чмокнула его в щеку…
Они сейчас были только двое. Никого не видели и ничего не слышали, кроме своих глаз и слов. Им было хорошо. Вахтер, вопросительно наблюдавший их встречу, наконец понял, что происходит у него перед глазами; удовлетворенно хмыкнув, повернулся к ним спиной, чтобы невзначай не нарушить их радость…
Двор детского сада был полон снующей в разных направлениях ребятни. В воздухе стоял перебой голосов, как над потревоженной галочьей стаей. Но дети в этой толчее и гвалте уверенно занимались своими делами. Русанов никак не мог в этом муравейнике найти сына. Лиза весело смеялась над его беспомощностью и не хотела показывать мальчишку. И, только почувствовав, что затянувшийся поиск заставил нервничать мужа, решила прекратить игру. Погладила его по спине и примирительно сказала:
– Не сердись. Сейчас найдем. Вон смотри: карапуз в зеленом пальтишке, красной шапочке и красных ботинках. Только ты не торопись к нему. Вдруг не узнает. Еще испугается. – Постучала рукой по штакетнику. Дети, как по команде, повернулись на стук. В глазах вопрос: «За кем?»
– Ро-ман!.. Ро-ман!
Сын услышал. Бросил дела, побежал к калитке. Русанову хотелось броситься навстречу, но он усилием воли сдержался. И сразу понял, что жена была права. Роман взглянул на него, как на чужого дядю, и побежал к матери.
– Здравствуй, Рома! Как твои дела?
– Холошо. Сегодня не длался.
Лиза взяла сына на руки.
– Рома, посмотри, кто со мной рядом стоит. Это наш папа! Разве ты его не узнал?
Детские глазенки внимательно рассматривали Русанова. И он почувствовал смущение.
– Папа без пилотки, и он на флонте.
Русанов снял пилотку.
– Роман! Я только сегодня приехал, чтобы с тобой повидаться. Иди ко мне, как мужчины давай обнимемся.
Русанов протянул руки. Сын, его сын, их сын, был у него на руках.
– Роман, – вмешалась Лиза, – обними, обними папу!
Русанов посмотрел на жену. Лицо ее светилось улыбкой. И тут он услышал тишину. За заборчиком дети, видимо, уже давно не бегали и не шумели, а смотрели на них. Которые посмелее, подошли вплотную к штакетнику и внимательно разглядывали военного – отца Романа. Лица не по-детски были серьезны. И сразу безоблачная радость встречи испарилась.
– Лиза!
Русанов показал глазами на детей. Просто уходить теперь было нельзя, надо было что-то сказать им, что-то сделать. Поставил сына на землю, не выпуская малюсенькой ладошки из своей, подошел к заборчику:
– Здравствуйте, дети!
В ответ нестройное и многоголосое:
– Здравствуйте.
– Как только ваши папы разобьют фашистов или отпуск получат, так сразу тоже к вам приедут. Вот мне дали отпуск на три дня, я и приехал к Роману. Ну, растите большие. До свидания!
Взял сына вновь на руки, круто повернулся к детским глазам спиной. Сзади было тихо.
– Лиза, пойдем!
И, не оглядываясь, зашагал. В глазах жгло, как от луковицы.
– Не надо, Афанасий. Успокойся. Немножко нескладно получилось, но греха тут нашего перед детьми нет… Дети всегда, наверное, завидуют тому ребенку, за которым раньше пришли.
– Верно, конечно. Но эта встреча мне запомнится… Летчикам расскажу.
С запада небо стало затягивать тяжелыми облаками, передняя кромка которых, как линия фронта, сразу разделила голубой простор на две непохожие половины. Наступающее ребро облаков заслонило от Русанова, Лизы и Романа солнечный свет. Горевшие в лучах окна домов потухли, остыли и теперь смотрели на улицу, на прохожих своими темными глазницами. Короткий осенний день быстро уступал место ночи. В окнах нигде не было видно огонька. Светомаскировка делала их похожими на близорукий взгляд человека, полностью погрузившегося в свои нелегкие думы. За невидящими стеклами зрачков жили напряжение, тревога и настороженная тишина.
Смена освещения, быстрый сумрак передались им сменой настроения: Роман перестал задавать вопросы и молча обнял отца за шею, а Лиза взяла мужа под руку и теперь, как солдат в строю, шла с ним в ногу.
Дом. Из окна во дворе, сбоку, вдоль косяка, тоненькой золотой ниточкой пробивался свет. Мама была дома. И сердце Русанова вновь учащенно забилось. Сдерживая себя, он громко топал сапогами на крыльце, чтобы мать услышала и приготовилась к встрече. Афанасий был уверен, что мама по его чемоданчику все поняла, но теперь хотел избавить ее от лишнего волнения… Из темных сеней потянул на себя дверь. В глаза ударил яркий свет, а в лицо тепло и запах дома. Мать сидела с уголка у накрытого к ужину стола и виновато-радостно улыбалась вошедшим.
– Матушка, родная, здравствуй! – почему-то по-отцовски вырвалось у Афанасия, и он пошел к столу.
– Здравствуй, сынок. Ты уж извини, встать не могу. Ноги от радости не держат.
Афанасий наклонился, поцеловал мать в голову. Поставил сына на пол.
– Роман, поздоровайся с бабушкой.
– Здравствуй, Рома, здравствуй. Дождался отца-то. Вот, видишь, какие мы счастливые. Еще бы приехал дед Михаил, было б совсем хорошо…
Поцеловала внука.
– Ну, иди раздевайся.
– Здравствуй, мама! Тебе помочь?
– Да нет, теперь уж я сама.
Лиза подошла к свекрови и мужу со счастливым и мокрым от слез лицом.
– Мои вы хорошие. – Мать встала. Обняла обоих. – Рада я. Ох как я рада! Ну, идите. Сейчас ужинать будем. А уж потом поговорим, отцовские письма почитаем…
Перед рассветом Афанасий Михайлович проснулся оттого, что услышал всхлипывание и почувствовал на своем плече мокрую щеку жены. Чуть пошевелился, чтобы было удобнее, и стал перебирать тихонько ее волосы.
Мокрая щека немного холодила плечо, отчего теплота радости и счастья, наполнявшая его тело, стала еще заметней.
– Лизонька, радость моя! Успокойся. Слезы – они, знаешь, спокойствия не прибавляют. Если так и дальше будет продолжаться, то весь праздник размочишь.
– Это не я, Афонюшка, плачу. Это моя радость через край выливается. На душе и сладко, и тревожно. Ты уезжаешь сегодня, а меня с собой взять не можешь. – Лиза примолкла, но Афанасий не успел ей ответить. – Пусть, родной мой, эти слезы будут уверенностью и надеждой, что наше свидание не пройдет бесследно и у нас будет еще один ребенок. Еще один сын, и назовем мы его Афанасием.