Крест Евфросинии Полоцкой
Шрифт:
– Володя, – Карп устало вздохнул, – ничего вы не сделаете. Мне эта ситуация тоже не нравится. Но от нас уже ничего не зависит. Вы просто испортите себе карьеру. И жизнь. Но вы ничего, абсолютно ничего не добьетесь.
Помолчав, он добавил:
– Пожалуйста, успокойтесь. Я продлю вам сроки производства по делу Полыкиной. Или предоставлю отпуск в удобное для вас время.
– Да пошел ты на х… – выкрикнул Седов, и, отшвырнув стул, бросился из кабинета…
***3
– Я сейчас заполню бумаги.
Следователь ФСБ ободряюще улыбнулся и что-то застрочил на компьютере. Сергей Филимонов вяло кивнул. Его меньше всего волновали собственная свобода, свое будущее. Нестерпимый стыд перед Седовым выжигал душу. Но поступить иначе он не мог.
…Человек, под утро вдруг появившийся в его камере, не вдавался в подробности, почему все эту историю внезапно понадобилось срочно замять. Сам Сергей предполагал, что в свете предстоящих парламентских, а затем и президентских выборов было принято решение не афишировать, что в ФСБ творится такое. Но он, при всем своем уважительном отношении к приказам, никогда не стал бы выкручиваться и оправдываться. Наоборот, даже радостно было, что его, отпросившегося у начальника и рванувшего в Зареченск, задержали. Может, это был шанс искупить вину. И начать жизнь заново. А на вранье новой жизни не построить. Однако тот человек, появившийся в камере, все это очень быстро понял. И сказал:
– У вас, кажется, есть сын. Если вы думаете, что, когда вся эта история закончится, вы найдете его в доме ребенка, то вы ошибаетесь…
«Провокация? Ну не звери же они? Они не смогут так со мной поступить. А если смогут? Чтобы отомстить. Бей своих, чтобы чужие боялись», – пронеслось в голове.
Сергей какое-то время молчал, сосредоточенно вглядываясь в облезлую стену камеры.
Дениска маленький. Он болен. В его жизни и так нет ничего, кроме страданий. Мальчику нужны уход и покой. Только так он может выжить. И если вдруг… Нет, об этом нельзя думать. Ребенок болен. Но это его ребенок!
– Что я должен сказать? – услышал Сергей собственный голос.
… – Вот здесь еще распишитесь, пожалуйста. Ага, хорошо. Я вызвал машину, вас отвезут домой. Или врача? Вы плохо выглядите.
– Не надо врача, – хрипло сказал Сергей.
И, не попрощавшись со следователем, вышел из кабинета.
Он не помнил, как добирался до дома. Пришел в себя лишь на лестничной клетке, у дверей квартиры. И то лишь потому, что вход преграждал какой-то странный предмет…
– Ой, а я заснула. Где это мы по ночам шляемся? Ты это… прости меня. Я поняла, что не могу без тебя. Надеюсь, твое предложение еще в силе?
«Вика… Я прощен? Прощен! Слава богу!» —пронеслось в голове.
Он сгреб девушку в охапку. Поцеловал русые волосы, и соленое личико, и дрожащие губы…
***4
Кадр первый. Пропадавший неизвестно где муж возвращается домой. Радостно распахивает дверь. И, еще стоя на пороге, взахлеб произносит:
– Инга, в это невозможно поверить! Меня сажали в тюрьму, потом выпустили, но все это не имеет абсолютно никакого значения. Я хочу принять крещение. Нам надо повенчаться!
Кадр второй. Саша вихрем проносится в комнату и застывает.
Кадр третий. Камера скользит по распахнутой сумке, по одежде, ворохом сваленной на диване. Скользит, потом фокусируется на девушке, сжимающей в руках ярко-желтый сарафан. Крупный план. Растерянные голубые глаза, небрежно приплетенные в косу волосы.
После минутной паузы Инга произносит:
– Саша, я подала на развод.
– Что? Но почему?! Что случилось?..
– Я больше не люблю тебя. Прости.
Саша бледнеет, опускается в кресло. Через секунду вскакивает и, размахивая руками, что-то объясняет, пытаясь переубедить.
Резкости нет. Звука – практически тоже.
В душе другое кино. Или не кино? Все так запуталось. Но ясно только одно: два с половиной года безмятежной семейной жизни – уже пройденный этап. Завершенный. Неизвестно, что будет потом. Но здесь и сейчас, в этой ленте, бегут финальные титры. И остановить это невозможно…
… Как Инга собой гордилась! Это ж надо было сочинить настоящий сценарий фильма!
Героиня втирается в доверие к следователю. Она умна и расчетлива и позаботилась о каждой мелочи. Назвалась именем двоюродный сестры, попросила Таню недельку пожить с родителями за городом, взяла ее сим-карту. Соблазнительно оделась. И смело бросилась под колеса, и мастерски сыграла случайное знакомство. Чем не Сандра Баллок?
Общаясь с Володей, Инга представляла себе, что принимает участие в кинопробах. И вспоминала все, что читала об актерском мастерстве. Залог успеха, гарантия убедительности – реально испытываемые эмоции. И это, как говорит великая Алла Демидова, огромное счастье, потому что за свою жизнь актер проживает множество чужих жизней, и у него больше любви, больше радости, ревности и боли. Всего больше. Он испытывает всю гамму чувств, он впитывает все. После такого даже смерть не страшна. Потому что все уже у актера было…
Инга играла. Но… его руки на ее ободранной коленке. Его глаза. Уставшие, но интригующие, горящие. Его невероятная энергия. Почему-то сразу после знакомства стало казаться: если раньше были тусклые, освещавшие жизнь лампочки, то теперь отовсюду льется мощный свет софитов.
Володя просто сказал:
– Пойдем выпьем кофе.
И перед глазами Инги вдруг возникла картинка веками иссушаемой пустыни, на которую проливается щедрый ливень, и огромная яркая радуга вспыхивает среди благословенных туч.
Она забыла, что надо выяснять подробности. Пытаться подслушать разговоры, заглянуть в документы.
Абсолютный паралич мозга. Совершенное счастье присутствия рядом в общем-то чужого человека. Их редкие встречи пролетали, как одно мгновение.
Все стало окончательно понятно после того, как Инга украла Володины записи. Уже все равно, где Саша, что с ним, почему не звонит. У нее, моментально мысленно снимавшей фильмы с самыми разными сюжетами, уже не оживает картинка их совместной жизни.