Крест Евфросинии Полоцкой
Шрифт:
Она умолкла, пристально вглядываясь в экран.
Не может быть!
Не может быть, но… Вот, на части открытой реставраторами фрески различается святой престол, а на нем семисвечник и запрестольный крест.
Получается, это тоже алтарь! Храма на Широкой, как и указано в записке. Но только алтарь, изображенный на фреске!
Скопировав картинку, Лика загрузила программу просмотра графических изображений и увеличила фотографию. В слабо различимой под росписью и штукатуркой кирпичной кладке угадывается что-то похожее на цемент. Везде, кроме участка в правом верхнем углу. Возможно, там камень не скреплен раствором. Возможно, без многократного компьютерного увеличения, простым невооруженным глазом этой особенности даже и не
Бросив еще один взгляд на экран, Лика выключила компьютер.
На часах половина второго ночи. Звонить отцу Алексею уже поздно.
Седов?
Вронская набрала номер следователя, выслушала равнодушное «абонент отключен или находится вне зоны действия сети» и упрямо тряхнула светлыми кудрями.
– В конце концов, одной даже лучше! – пробормотала она. – Никто не будет ни мешать, ни советовать. Так, мне надо надеть свитер, потому что на улице похолодало. Взять нож – а как еще камень или даже целую плиту извлекать. И батарейки для фонарика…
Через десять минут она завязала кроссовки, забросила на плечо рюкзачок и прокричала сонному, вышедшему в коридор Снапу:
– Пока, Снапкин! Веди себя прилично, я скоро вернусь…
***3
Едва слышно потрескивает, оплывая, тонкая свеча в голубом фарфоровом подсвечнике. В покое пахнет ладаном, после вечерней службы этот запах до утра благословляет каждый закуток в церкви. От икон в золотистых окладах, озаряемых красными и синими огоньками лампад, исходят свет, тепло, благодать Божья.
Отец Алексей, оторвавшись от записей, посмотрел на просветленный лик Николая-угодника, мысленно попросил воспомоществления в делах, и вновь склонился над бумагой.
После недавней поездки в Зареченск он совершенно четко понял, о чем будет говорить в проповеди.
Как и Лика, многие люди страшатся самих себя, потому что, найдя себя, человек находит Бога. Так зарождается бег к внешнему – к делам, сиюминутным задачам, мгновенно возникающим все новым и новым потребностям, никогда не заканчивающимся радостям и соблазнам. Человек все более и более начинает бояться самого себя. И разменивает глубину свою на внешнюю суету. Боязнь самого себя есть боязнь Бога как непонятного, неизведанного, сильного.
У каждого своя дорога к Всевышнему. Рано или поздно Господь со своей любовью приходит в каждое сердце, и грешное, и тронутое неверием, всякое. Люди, ощутив это так же ясно и непреложно, как видят показывающееся из-за горизонта солнце, понимают величие Господне. Но снова в душах появляется страх. Начинает казаться, что жить по вере и исполнять волю Божью – это трудно. Что надо совершать большие дела, решать сложные задачи, что требуется полная самоотверженность, всецелая преданность, отречение от всего земного. И уже многие решают смириться, думая, что не в силах справиться, что тяжел крест, что не по плечу громадная ноша. Как согрешившие Адам и Ева, начинают избегать Господа. Но не требует цветок целого моря воды. Ему достаточно полстакана, и он снова полон сил, оживает, радует глаз своей зеленью. И умирающему от голода не нужен пуд хлеба. Всего лишь куска будет довольно, чтобы организм его восстановился. На пути нашем земном мы можем сделать много добрых дел. И пусть это маленькие дела. Пусть простые. «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды моей», – говорил Иисус. [40] Каждый может творить добро, и даровать любовь, и делать добрые дела. Но, делая добро, выполняя волю Господа, следуя по указанному Им пути, не надо и эгоистично стремиться утяжелить свою ношу. Не дает Господь человеку ничего, что не по силам его. И требование большего, и непокорное роптание – это опять дорога к внешнему, путь из духовной глубины, бег не в том направлении…
40
Евангелие от Матфея, 10, 42.
«Не обладает Лика смирением, – подумал отец Алексей, отложив ручку. – Нет воли Господа, чтобы крест Евфросинии Полоцкой вернулся к людям. Но Лика не может этого понять и принять. Ах, как же ей объяснить, что малое, самое легкое добро творить на земле предписано человеку, а все само сложное Творец на себя взял. „Смотри на действование Бога: ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым“. [41] Но как объяснить? Найти бы те слова.»
Он собирался вновь вернуться к тексту проповеди. Но… так некстати вдруг вспомнился тот поцелуй… и ее умоляющие зеленые глаза… нет, все правильно, что удалось устоять перед искушением… винить себя не в чем… но и забыть невозможно… А потом вдруг волнение бушующей бурей неожиданно заполонило душу.
41
Екклесиаст, 7, 13.
– Лика? Она в беде? Предчувствие чего-то темного становится все сильнее, – прошептал священник, разыскивая среди вороха бумаг и книг сотовый телефон.
Часы на дисплее равнодушно показывали два часа ночи.
Но все же отец Алексей, вспомнив, что Лика говорила о своей привычке работать ночами напролет, набрал номер Вронской.
«Абонент отключен или находится вне зоны действия сети».
«Она же говорила, что журналисты никогда не отключают сотовый, – вспоминал священник, задувая свечи. – Что иногда это так неудобно. Номер уже узнали поклонники ее книг, и иногда она едва задремлет, и кто-то звонит, просит автограф или вовсе просто молчит… Беда, с ней случилась беда, что же делать?»
Первый порыв – броситься за помощью к следователю. Но, выйдя из церкви, священник не увидел в находившемся напротив здании прокуратуры ни одного горящего окна.
Ноги сами понесли его к машине. Он завел нервно всхлипнувший мотор и осторожно тронулся с места.
«Она в Зареченске, – решил отец Алексей, переключая передачу. – В Спасо-Преображенской церкви нет связи. Когда я был там, до меня пытались дозвониться, и ничего не вышло. Неужели она среди ночи помчалась туда? Наверное, решила еще раз осмотреть алтарь. Хотя я заглядывал в каждый закуток и объяснял: бесполезны дальнейшие поиски».
Дорога по пустынной трассе заняла меньше часа, небо едва начало светлеть новым утром.
– Она действительно в храме, – прошептал священник, останавливая «Жигули» рядом с Ликиным автомобилем. – Вот только увижу ее в алтаре! Объясняй не объясняй, все по-своему делает!
Он быстро подтянулся, забрался на подоконник, и…
Все произошло в считаные мгновения. Стоящая на лесах Лика вытащила из колонны камень. И яркое, во сто крат сильнее желтого фонарного пятна, прилепившегося к потолку, сияние полилось из отверстия. Вронская осторожно вытащила крест. Крест! И отец Алексей успел подумать, что он невероятно красив, он божественен и не поврежден вовсе. Потом откуда-то из темноты метнулась тень, и Лика вместе с реликвией полетела на землю. И из темноты же в направлении окна просвистел камень. Отец Алексей инстинктивно отшатнулся, потерял равновесие и скатился на росистую траву.
– Милиция! Уходим! – прокричал мужской голос внутри храма.
Какая-то часть смятенного сознания понимала: в храме находятся люди, люди с недобрыми намерениями, возвращаться туда опасно.
Но… как же Лика?
Отец Алексей подтянулся и, вскарабкавшись на окно, зажмурился.
Яркий, молочно-белый свет слепил глаза. Он был таким сильным, что пришлось прикрыться ладонью.
Священник шагнул на подоконник, потом прыгнул внутрь, к распластанным на полу телам, к сидевшей, задрав голову, Лике.