Крест и посох

Это произошло в один из последних весенних дней, во время обязательного послеобеденного отдыха, которому с упоением

предавалась средневековая Русь.

Константин Орешкин, еще совсем недавно обычный учитель истории, а теперь волею каких-то неведомых сил оказавшийся в теле одного из удельных рязанских князей, привычно лежа на своей удобной постели и не желая праздно валяться без дела, а спать среди бела дня он так и не привык, в очередной раз неспешно размышлял о превратностях судьбы.

Почему-то именно ему, самому простому и заурядному человеку, за всю свою жизнь ничем не отличившемуся, выпала такая загадочная, почти сказочная участь — оказаться в средневековой Руси начала тринадцатого века.

Угораздило его попасть в те благословенные времена, когда ни один князь в той же Рязани совершенно не опасался внешних врагов, а все силы и помыслы многочисленных правителей, каковых в нем одном насчитывалось более десятка, были направлены исключительно на козни ближайшим соседям внутри самого княжества.

А чем еще заняться, когда о татарах пока никто и слыхом не слыхивал, да и половцы, неоднократно битые за последние годы, тоже изрядно присмирели, чему в немалой степени поспособствовали частые свадьбы русских князей, особенно из числа близких к Дикому Полю [1] , на дочерях самых знатных половецких ханов.

Сам Константин, как оказалось, тоже был женат на половчанке, в крещении получившей имя Фекла и собравшей в себе, к великому сожалению, все самые плохие черты двух народов.

Но это был один из тех немногих минусов, на которые он закрывал глаза. Уж очень их было мало по сравнению с внушительным количеством жирных увесистых плюсов.

Да одно то, что он был на Рязанщине князем, хотя и удельным, имеющим всего несколько небольших городков, напрочь перекрывало все имеющиеся недостатки.

К этому не грех добавить, что тело, которое ему досталось, выглядело весьма и весьма… Не супермен, не Шварценеггер, но мускулатура достаточно впечатляющих размеров.

Только одно слегка отравляло пребывание Константина в этом мире — непонимание, ради чего его, собственно, сюда зашвырнули.

Ну ладно, если бы произошла какая-то там накладка, какой-то случайный пробой во времени и пространстве. Тогда конечно — живи и радуйся.

Но ему же предложили участие в неведомом эксперименте, причем ни черта, по сути, не объяснив, а только сказав, что его родная планета уцелеет, лишь если он закончится успешно, то есть если Константин все сделает так, как надо.

Вполне естественно, что напрашивались

сразу два вопроса: что именно он должен сделать и как надо это сделать. Впрочем, со второй частью можно было бы и обождать — тут хотя бы с первой разобраться.

Вот что ему сказал представитель не пойми кого, который очень мастерски весь последний вечер пребывания Кости в двадцатом веке изображал его случайного соседа по вагонному купе?

Орешкин в очередной раз припомнил весь разговор в деталях и уже привычно загнул три пальца, с грустью уставившись на них.

Первый означал собственное поведение Кости, то есть с ним более-менее ясно, и особых загадок тут нет, хотя какие критерии в ходу у тех незримых, кто сидит где-то там наверху и наблюдает за ним, тоже неизвестно, поэтому оставалось вести себя естественно, и… будь что будет.

Зато второй загнутый палец, напоминающий о людях, которых надлежит спасти, вызывал уйму вопросов. Каких именно людей? Когда? От чего? Хоть бы намекнули, а то ж вообще ничего!

Да и третий палец — противостояние наблюдателя неких враждебных человечеству сил — тоже вызывал не меньше, если только не больше вопросов, начиная с самых главных, касающихся его розысков. Кто этот наблюдатель? Где его искать? Чем он сейчас занят, то есть в чем противостоять?

Поначалу мелькала у него мысль, что, возможно, из-за произошедшей накладки, связанной с тем, что в тот же вихревой поток времени угодили по досадному недоразумению еще три человека, от Кости уже ничего не требуется, ибо он попал совершенно не туда, куда его планировали закинуть, отсюда и это загадочное молчание.

Но потом, логически поразмыслив, он пришел к выводу, что таких детских ошибок никогда бы не допустили даже мало-мальски серьезные ученые на Земле, а что уж говорить о тех, кто сидит где-то высоко-высоко, неотрывно смотрит на него и все время чего-то от него ждет.

Впрочем, ворох повседневных событий, забот, хлопот и проблем, большинство из которых требовали непосредственного участия князя, практически не оставляли Константину свободного времени, чтобы без конца ломать голову над этими вопросами.

Единственные часы, когда он не был загружен, — это послеполуденный сон, к которому истинный житель двадцатого века так и не привык. Обычно в эти минуты он подводил итоги сделанного и планировал все остальные дела. Но о чем бы он ни размышлял, в конечном счете все его мысли вновь и вновь возвращались к трем загнутым пальцам.

Не раз и не два он, закрыв глаза, силой своего воображения даже вызывал из памяти своего попутчика, который, собственно говоря, и предложил ему вроде бы как полушутя, но на самом деле всерьез, принять участие в этом загадочном эксперименте.

Вот и сегодня Константин, в очередной раз представив его благообразное лицо с золотым пенсне, ловко сидящим на породистом носу, и пышной шапкой седых волос, обратился к своему видению с просьбой о подсказке. Однако туманный силуэт по-прежнему продолжал оставаться глухим ко всем его мольбам.

— Ну хоть одним словечком, хоть намеком, — взывал Костя, мрачно предчувствуя неизбежный конечный результат своих усилий, и не ошибся в своих пессимистических прогнозах. — Ну и иди к черту, — раздраженно буркнул он.