Крест Империи
Шрифт:
Глаза Квиринуса, черные, как маслины, довольно поблескивали. Врач уже снял наклейки с его лица, оставались свежие шрамы. Ришта сел ближе к нему и с любопытством смотрел на епископа.
— Я не очень хорошо владею латынью, - сказал молодой хавен, - но понимаю. И я читал ваше Писание. Трудно, находясь в Римской Империи, пройти мимо такого…
— Как твое имя?
– спросил Квиринус. Ришта ответил. Квиринус перевел глаза на своего друга.
— Реймос, что ж, ты рассказал им?
— Да, - ответил Ришта, - Реймос рассказал нам важные вещи. Наша страна… находится в сложном положении.
— Сын мой, - сказал епископ, - в истину надо верить ради самой истины. Не ради благополучия земного, не ради государства или любых благ. Не ради людей. Не ради духовного развития. Только ради нее самой.
— Ты прав, владыка, вот и научи нас, - сказал Реймос.
— Но ведь вы слышали Благую Весть… если хотите, я научу вас молиться.
— Да, - сказал Ришта, - научи нас молиться - мы и об этом давно забыли. Мы вроде бы и веруем, а живем так, как будто Бога не существует.
Реймос посмотрел на епископа и вдруг понял, что этот римлянин уже очень немолод. Только теперь понял. Даже не по годам - по годам ему вряд ли больше сорока.
Волосы его наполовину были седыми - при первой встрече, кажется, это было не так, у Реймоса осталось впечатление зрелого, но еще не старого черноволосого мужчины. Сейчас Квиринус казался пожилым. Тело, скованное пластиковыми корсетами, на водяном матрасе - врач сделал пересадку кожи на спине, но переворачивать раненого было нельзя из-за позвоночника и сломанных ребер. Лицо исчерчено линиями морщин и шрамов - следы долгих военных кампаний, следы многолетних боев, страдания, терпения, неудач и побед, следы последней казни. Не слишком ли это много для одного человека? И этот человек должен теперь перевернуть Эдоли, перевернуть всю их жизнь - да мыслимо ли такое?
Квиринус, кажется, сам не сомневался в этом. Его черные глаза блестели прежней энергией. Он - сможет. Он - перевернет.
— Что ж, это просто, - сказал он, - повторяйте за мной: Pater noster, qui es in caelis*…
*Отче наш, сущий на небесах
ЧАСТЬ 1.
Год от Рождества Христова 969,
Год Основы 4179.
После занятий я попрощалась с девчонками. Обедать сегодня не придется, что ж поделаешь. И тренировку я пропускаю, что обидно и вообще-то неправильно. Но стройка вечером уже не работает.
Я пересекла широкий двор, нырнула в заборную дыру, счастливо миновав обширные заросли тлёна. Одна колючка все же царапнула мне по ноге ниже коленки. Люблю стройки - нагромождения балок, груды кирпичей, ямы, наполовину залитые водой, торчащие из земли прутья… Я пробиралась среди этих преград, словно в детстве, играя с ребятами в войнушку, легко прыгая через "линии заграждения", машинально оценивая встречные кучи, ямы и бетонные конструкции на предмет устроения там укрытий и огневых точек. Как-то, классе в шестом, мы открыли на такой вот стройке целое огромное озеро - незакрытый котлован, и плавали в нем на плотах, устраивая
Лазать по стройкам нам запрещали.
И все же лазали - почти все мальчишки и девчонки многие.
Я миновала наконец свою детскую землю обетованную и оказалась перед вагончиком начальника, где на крылечке сидел плешивый Бен, попыхивая папиросой и пристально глядя в небо, а у ног его свернулась рыжая дворняга. Псина подняла голову и лениво гавкнула, заметив меня.
— Тебе чего?
– спросил Бен равнодушно.
— Отрабатывать надо, - сказала я, - еще три трислава.
— Сегодня как раз закончишь, - сказал он, - а было-то сколько?
— Было двенадцать, - вздохнула я. Бен выбросил бычок и присвистнул.
— Однако! За что это так?
— За прогулы, - ответила я, - где начальник-то?
— Уехал он, в диаконию, - буркнул Бен, - да я тебе отмечу, давай карту. Ты иди к малярам, там вроде плитку надо класть.
— Из меня плиточник, - порывшись в карманах, я протянула Бену карту. Он ушел в домик, погремел чем-то там и вышел слегка повеселевший. На карте красовалась его подпись - неразборчивая, синими чернилами, и жирное пятно посередине.
— Да они тебе скажут, что делать, не переживай.
Я вздохнула и пошла переодеваться.
Маляры - три веселые тетки - быстро нашли занятие для меня. Надо было смешивать клей и таскать его в больших ведрах наверх, на шестой этаж - ни о каких подъемниках, разумеется, и речи не было. Ладно, хоть клей смешивался автоматически в миксере. С другой стороны, размышляла я, поднимаясь по лестнице на цыпочках - так тренируют икроножные мышцы - раз уж я пропустила сегодня тренировку, тяжелая физическая работа - это как раз то, что нужно. Я сразу разливала клей в два ведра - чтобы нести с противовесом, и поднималась как можно быстрее.
Правда, этаже на четвертом я выдохлась и поставила ведра, тяжело дыша и пытаясь вытереть пот - глаза же заливает!
– невозможно грязным рукавом спецовки. Живот подводило. Сверху доносилась бодрая песня, исполняемая малярами на три голоса.
Крики чаек над морем седым,
Я прощаюсь с любимым моим,
Он уходит в моря,
За кормой корабля
Волны бьются в серебряный дым.
Я сипловато подпела, хватаясь за ведра.
Мой любимый, прощай,
Только ты обещай,
Что вернешься назад невредим!
Нет, работать можно. Не так уж тяжело - нормально. Единственное плохо, что живот подводит. Ведь я и не завтракала сегодня. Кроме наказания от декана, у меня еще и церковное. Отец Тимо тоже не спустил мне эти безобразия, навесил три дня поста - а перенести нельзя, потому что сегодня пятница, а в воскресенье я все-таки хочу причаститься. В понедельник же мы праздновали именины Агнес. Вечером пожрешь, сказала я себе строго. Главное- не свалиться в обморок. А то перед глазами уже мелькают какие-то подозрительные радужки. Конечно - я поставила ведра и побежала вниз - было бы неплохо свалиться… Девушки бы всполошились, засуетились бы, помогли сойти вниз, дали бы горячего чаю… И пожрать! Но ведь это значит, я так и не закончу отработку.