Крест Империи
Шрифт:
Ведь всего три дня прошло. Только три дня.
Да не так уж много изменилось. Просто он был очень бледный и как будто похудел. Скулы заострились. И выражение лица. Я никогда такого выражения у Феликса не видела. Он всегда смотрел нагловато-весело, глазки светились плотоядно. А сейчас лицо его было серьезным и будто пустым. Пустой, невидящий, равнодушный взгляд. Ко всему безразличный. Одной рукой он сжимал ручку чемодана, стоящего на скамейке, и на тыльной стороне кисти я увидела нашлепку клеевой повязки.
— Привет, - машинально сказала я. Уже невозможно сделать вид,
— Привет.
— Ты… собрался куда-то?
– спросила я.
Господи, и самое страшное - голос. Интонация. Он никогда так не говорил!
— К родителям. Меня исключили из школы, - ответил он так отстраненно, будто речь шла о ком-то другом.
— К-как исключили?
– глупо сказала я. Феликс пожал плечами.
— А… что же ты теперь?
— Не знаю, - сказал он. Я вдруг почувствовала полную неуместность своего существования в этой точке пространства и времени, невозможность, дикость происходящего, до такой степени дикость, что даже и не знаешь, что сказать, как, зачем…
Думаю, перелом во мне произошел именно в этот момент. Точнее - чуть раньше. Когда я только его увидела - бледное лицо, взгляд опустошенный, в никуда, и белую нашлепку на тыльной стороне кисти. Вот тут что-то во мне надломилось и хрустнуло… хрустнуло и надломилось.
— Извини, - сказала я зачем-то. Феликс посмотрел на меня с легким удивлением.
— Почему? А… Да неважно.
— Ну ладно… я пойду тогда…
Я отошла на несколько шагов и наконец пустилась бегом прочь.
Комната напоминала поле боя. Разверстые пасти двух больших чемоданов на полу. В них летели книги, тряпки, связанные Агнес салфеточки, статуэтка Божьей Матери, картинка, покрывало, зеркальце, расчески, туфли… Все это было свалено кое-как. Тавита забилась в угол, на свою койку и угрюмо смотрела на все это разорение. Агнес, бледная, бешеная, с вытянутыми в струнку побелевшими губами, металась по комнате. Молча. Самое страшное то, что все мы молчали, все трое. Агнес сняла с полочки свои искусственные цветы, осталось только мое Распятие, голое, на голой стене, страшное в своей обнаженности. И картинка Тавиты - "Тайная вечеря", тоже осталась.
И с каждой тряпкой и книжкой что-то уходило, рвалось, один за другим лопались капилляры, текла кровь, вопили болевые рецепторы, и ничего, ничего нельзя было поделать с этим, потому что Агнес не могла поступить иначе, и я не могла остановить ее. И каждым движением она осуждала меня, приговаривала меня, но это все было ничего - она рвала по живому, и вот это уже было страшно и больно.
Агнес захлопнула один чемодан, потом второй.
— Ты куда идешь-то?
– спросила Тавита тихо.
— К Петре. Они меня примут, у них первокурсница уехала.
Не глядя на меня, Агнес подхватила оба чемодана и вышла из комнаты - ободранной и страшно пустой.
Я повернулась к Тавите.
— Ты тоже уйдешь?
Она смотрела на меня со злостью.
— Да ну вас к черту всех! Дуры!
Легла на койку и отвернулась к стене.
Мы должны были встретиться с Йэном как раз
Он сразу понял, что со мной что-то не так. Это Йэн. Он понимал меня с полувзгляда. Сунул мне припасенную шоколадку и сказал спокойно.
— Крис? Что-то случилось?
— Намнадопоговорить, - пробормотала я. Он понял и повел меня за конквиктус, мы двинулись по улице в направлении рощи. И там, в лесу остановились. Там нашлась пустая беседка, с вырезанными на ней сакраментальными "Пенни и Флавис здесь были" и "Маркус + Рита". Я взялась за изрезанный пыльный столбик, словно он мог мне чем-то помочь.
— Йэн, - сказала я, - Феликса выгнали из школы. Запрет на высшее образование.
Мне это показалось - или на лице Йэна появилось облегчение?
— А… вот ты что. Я и не знал. Правда. Я этим не занимался, это же не мой отдел. Просто передал дальше.
Я знала, разумеется, что специализация Йэна в ДИСе - контрразведка. Больше о его работе я не знала ничего, об этом нельзя говорить, понятно - секретность же.
— Так быстро приняли решение?
– спросила я. Йэн кивнул.
— А в чем проблема? Это административная мера пресечения, укладывается в моральный кодекс. Суд здесь не нужен. Достаточно установить виновность, а она установлена.
— Йэн, - я помолчала, - тебе не кажется, что это… как-то слишком?
— Нет, - сказал он так, что переспрашивать не захотелось, - не кажется.
Во мне поднималось что-то слепое, ярость медленно разворачивалась внутри.
— Что же вы так… а если он шпион… ты же контрразведчик, нет? Надо было выяснить как следует. А что если эти вещи скантийские шпионы распространяют?
— Крис, - тихо сказал Йэн, - мне не нравится твой тон. Правда. Почему ты так говоришь?
— Нет, а в самом деле? Почему не выяснили, не связан ли он со Сканти?
Йэн смотрел на меня, словно пытаясь определить, ехидство это или я спрашиваю серьезно. Наконец ответил.
— Выяснили. Нет, не связан. Если бы был связан, его передали бы в наш отдел. А так, конечно, цепочку будем отрабатывать.
— За три дня выяснили?
– я уже не могла сдержать злобно-ехидной интонации.
— Да. Этого срока вполне достаточно.
Он помолчал, потом спросил почти жалобно.
— Крис, что случилось? Почему ты так? Ты считаешь, что это было неправильно?
— Ты обещал, что с ним ничего плохого не случится!
– почти выкрикнула я. Йэн пожал плечами.
— Но с ним ничего не случилось, не так ли? Его не посадили. Он жив, здоров, едет к родителям, будет жить и работать. В чем дело? Ты считаешь, что это надо было оставить без последствий?
— Йэн.. он никогда уже не будет врачом.
Йэн помолчал.
— Крис… врач - это не просто лекарь-ремесленник. Это эдолиец с высшим образованием. Ты понимаешь, что высшее образование накладывает и определенные моральные требования? Ты же помнишь, что при отборе… уже при отборе в высшую ступень отсеивали тех, кто… кто имел определенные замечания и отметку по поведению ниже восьми.