Крест Марии

Фонд А.

– Куда вмешиваться?

– Это не наша война, – глядя на меня в упор, продолжил внушать мужчина, – они там пусть сами, а мы уж как-нибудь тут…

– Ничего не поняла, – развела руками я, – вы о чём?

– Не надо разить его, – сказал мужчина.

Мне его слова смутно что-то напомнили. Вот только не помню, где я это уже слышала?

– Не будешь разить и воздастся тебе! – сложил руки в молитвенном жесте мужчина и недоумённо посмотрел на меня.

А я – на него.

– Объясните, пожалуйста,

что разить?

– Его! – мужчина поднял палец вверх.

Больной какой-то, что ли? Сошел с ума от одиночества?

Так как я не знала, что в таких ситуациях предстоит делать, то я не делала ничего и просто стояла, и смотрела на него.

Мужчина еще посмотрел на меня, помолчал и вдруг выдал:

– Ты око еще, гляжу, не раскрыла. И правильно. Не надо оно тебе.

– Око? – я окончательно поняла, что передо мной сумасшедший.

– Окно на твоём кресте, – махнул рукой он. – Око.

– Но на моём кресте только одно окно, через которое мы с вами общаемся, – ответила я.

– Нет. – покачал головой мужчина, – есть ещё большое Око. Вот его и не надо открывать. Ты же шепот слышишь?

– С-слышу, – кивнула я.

– Откроешь око и будет не шепот, а громкий шум. Он сведёт тебя с ума. Не открывай Око.

– Не буду, – пообещала я, слабо понимая, что он вообще от меня хочет.

– Да. Правильно, – одобрил мужчина.

Мне это окончательно надоело, и я спросила:

– У вас что-то на обмен есть? Меняться будем?

– Он завещал в аскезе жить и не осквернять себя излишками. Человеку нужен воздух, хлеб и вода. И самая простая одежда, чтобы прикрыть чресла.

Мда, – подумала я, – судя по тому, что плащ на нём довольно дорогой, чресла свои он прикрывает отнюдь не аскетично. А вслух спросила:

– Вино будете?

– Буду! – неожиданно торопливо ответил мужчина. – А у тебя много?

– Бутылка есть, но там половина где-то.

– Неси! – обрадовался мужчина.

– Сейчас! – я бросилась к своим запасам и прихватила бутылку.

Мужчина дожидался меня, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Вот! – сказала я и показала бутылку, – давайте меняться!

– С ближними своими делиться надобно, – заявил мужчина, а я пожала плечами и поставила бутылку на пол:

– Ну как хотите, – я пожала плечами и добавила, – я не заставляю. Сама потом выпью. Оно вкусное. Ягодное. Терпковатое, но сладкое.

У мужчины отчётливо дёрнулся кадык, он сглотнул.

– Погоди! – он метнулся куда-то вглубь своего логова.

Подожду, мне аж любопытно стало, что может предложить мне этот фанатик. То, что он святоша и фанатик какой-то местной секты, я уже поняла.

– Держи, – фанатик положил что-то в щель и толкнул ко мне.

Я открыла и обомлела – это была самая настоящая помада.

–

Это вам, – я передала ему вино таким же способом и поблагодарила, – спасибо. Это то, что нужно. Интересно, где вы её взяли? И, кстати, у меня есть носки и тапочки. Могу тоже поменять. Интересует?

– Так ты Мария? – вдруг спросил мужчина.

Я отметила, что лицо его напряглось.

– Да, – кивнула я.

– Так это из-за тебя Щукарь на наш тихий и спокойный уровень спустился?

Глава 18

Я металась по периметру креста, как загнанная птица: туда – сюда, разворот, и опять – туда-сюда. И так уже где-то около часа. Отвлекалась всего один раз – рычаг дёрнула.

Если Щукарь спустился сюда, значит он охотится за мной. То есть при стыковке однозначно опять пустит ядовитый газ. Вряд ли он такой прям оригинал, что для каждого раза будет выдумывать нечто новое. И вот как быть? Есть, правда, вариант заткнуть щель одеялом, но тогда каким образом я напущу на него лупроса? Никаким.

Почему он спустился? Почему именно сейчас? Что он замыслил? Хотя на последний вопрос ответ был очевиден. Но есть и более актуальный вопрос – что мне теперь делать?

Я не знала. Наверное, впервые в моей жизни я так сильно растерялась.

На следующую стыковку я шла не с носками на обмен, а с одеялом, чтобы, если вдруг что – быстро заткнуть щель. Шла медленно, настороженно всматриваясь – кого это принесло. Оказалось – какой-то луковианец.

Когда я увидела его вытянутый череп и приплюснутый нос с широкой переносицей, клянусь, я испытала такое облегчение, что словами не передать.

Луковианец оказался улыбчивым и добродушным дядькой. Он что-то мне трындел на своём языке, но я ничего не понимала. Видя, что диалог не клеится, а время уходит, он вдруг высоко поднял свою ногу и продемонстрировал голую ступню, покрытую сверху чуть рыжеватой редкой щетиной.

Носки хочет, – поняла я и, кивнув, метнулась к топчану. Там прихватила и носки и, на всякий случай, тапочки.

– Ты это хотел? – я показала через окно носки и луковианец радостно закивал, мол, да, именно это.

– А ты мне что? – спросила я, но луковианец меня не понимал. Продолжал лопотать и требовать носки.

– Нет, покажи на что хочешь обменять! – потребовала я.

Луковианец начал опять что-то объяснять. Замигала лампочка, оповещая, что время на исходе. Луковианец встревожился и залопотал быстрее, отчаянно жестикулируя.

– Да на, держи! – сама не знаю почему, я сердито швырнула носки в щель. Луковианец схватил и радостно заулыбался, что-то опять демонстрируя жестами.

И тут люк захлопнулся и кресты разошлись.