Крест Марии
Шрифт:
Более того, однажды, рассматривая своё лицо в зеркальце, я обнаружила сразу несколько морщин. Причём были они довольно глубокие. А когда я, ужаснувшись от этого обстоятельства, принялась рассматривать свои волосы и обнаружила там несколько седых прядей – моему ужасу не было предела.
Скажу честно – я рыдала.
Какие там носки?! Я даже есть не хотела, сил находилось только на то, чтобы подняться и сходить очередной раз дёрнуть очередной рычаг.
А нет, я ещё зимний сад поливала. Это да.
Но больше
Мне было так жаль себя! Я уже столько времени здесь, моя молодость давно прошла, но зрелость, когда женщина находится на пике своей женственности, это тоже проходит и впереди только одиночная камера, и старость.
И я рыдала. Долго. Протяжно. Взахлёб. По-бабски.
Неожиданная стыковка вывела меня из ступора. Слёзы я все выплакала, и последнее время просто тоненько подвывала, лёжа на топчане.
Ничего не хотелось вообще.
Но к стыковке таки я пошла. Просто а вдруг это Акимыч? Я же ему радикулитный пояс отдать должна. Я обещала. И он же ждёт.
Поэтому я подхватила товары на обмен, как могла, так одёрнула своё рубище, и поплелась к окну, надеясь, что имею не слишком осунувшийся и растрёпанный вид.
Как ни странно, это оказался тот мерзкий старикашка в очках, которому я отдала носки.
– Ааа... это вы? – равнодушно сказала я и хотела уже уходить (выслушивать очередную нотацию просто не было сил).
Но очкарик меня удивил.
– Мария! – воскликнул он и от избытка эмоций даже руки к груди прижал, – Простите меня пожалуйста! Я был не в себе! Спасибо вам за прекрасный подарок!
Я пожала плечами с равнодушным видом.
– Я понимаю, сколько вам пришлось потратить сил, чтобы их связать. И что это тот ресурс, который у вас идёт на обмен. И я хочу сказать, что был очень тронут вашим великодушием! Мария!
Я с удивлением посмотрела на него. Мне показалось или за толстыми стёклами действительно блеснули слёзы. Ну надо же!
– М-мария! – воскликнул он, слегка заикаясь от волнения, – п-позвольте мне тоже сделать вам подарок!
И он просунул в щель какой-то свёрток.
Я немного поколебалась – доставать или нет? От Щукаря ничем хорошим это не закончилось. Но сейчас я была в такой апатии, в таком раздрае, что мне было уже всё равно. И я вытащила свёрток.
– Ну разверните же! – умоляющим голосом попросил старик.
Я послушно развернула. На мои руки выпал ярко-малиновый шелк.
– Вам нравится? Ну нравится же, да? – забеспокоился старик, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Ну скажите!
– Очень нравится! – улыбка восторга осветила моё лицо, и старик радостно засмеялся, и даже в ладоши захлопал:
– Я знал! Я знал, что это вам обязательно понравится!
– Это прекрасная ткань! – восхитилась я, – и мой любимый цвет!
– Да! – важно заявил старик, он весь аж светился от удовольствия. – Я выменял его у рыжего
– Ого! – уважительно сказала я, пребывая в обалдении.
– Да, Карась очень удивился! Но обмен был! Да. Всё по-честному! – старик аж раздувался от гордости.
И тут в меня словно озорной чёртик вселился, что ли. Ну, не удержалась я. Не удержалась!
– А это вам! – сказала я и сунула радикулитный пояс в щель для обмена, – тоже подарок!
– Это что… это – мне? – на старика было больно смотреть, столько неверия и детской непосредственной радости было у него в глазах, что я еле сдержалась, чтобы не пустить слезу от умиления.
– Конечно! – без всяких угрызений совести соврала я, – я, как только вас увидела, сразу поняла, что вам нужно это. И связала вам. Это…
– Это же пояс для радикулита! – радостно воскликнул старик и тихо добавил, – Спасибо тебе, дочка! Меня зовут дядя Лёня.
Так началась наша странная дружба с этим человеком.
А для Акимыча я связала ещё один радикулитный пояс. Овечьей шерсти как раз хватило. И носки. Как бонус.
Не знаю, но после той стыковки у меня внутри что-то как перевернулось. Я сейчас знала, что в следующую стыковку дядя Лёня обязательно постарается меня чем-то эдаким удивить. Поэтому раздумывала – связать ему шарф или замахнуться на жилетку? Так-то он был довольно тщедушный, так что я вполне могу связать, примеряя на себя. А ему стопроцентно подойдёт.
А ещё я хотела в следующую стыковку быть в платье из малинового шёлка. Удивить мне хотелось. Но выкройки у меня не было, поэтому я не торопилась. Боялась попортить деликатную ткань.
Я опять начала заниматься: отжимания, прыжки, подтягивания. Правда нож пока не бросала. Пока ещё морально не была готова.
И вязала, вязала.
Когда вяжешь, руки заняты, а мысли в голове так и роятся.
И я постоянно возвращалась к нашей последней и предпоследней стыковкам. С дядей Лёней. Вот как так? Как человек может измениться на сто восемьдесят градусов?
Неужели простое человеческое отношение, обычный поступок по совести – перевернул в нём всё?
О себе я могу сказать так: во-первых, я почувствовала удовольствие, моральное удовлетворение, что доставила человеку такую радость своим простым жестом. Кроме того, вероятно в каждом из нас есть потребность заботиться о ком-то, и чтобы о тебе хоть кто-то, хоть самую малость заботился. И если ты сидишь в бункере, в страшном месте, где впереди нет просвета, нет будущего, где молодость прошла, зрелость проходит, а впереди только горькая одинокая старость – но если где-то рядом есть человек, который хоть иногда думает о тебе и заботится, и ты хоть иногда думаешь о нём и заботишься, то можно перенести любую тяжесть, любой крест. Даже такой.