Крест Марии

Фонд А.

С той стороны на меня смотрел мужчина. Смотрел с немалым изумлением.

– Мария? – сказал он.

Я тоже удивилась, откуда он меня знает, но согласно кивнула.

– Вы же умерли! – мужчина был не менее удивлён, чем я.

– Почему? – спросила я, сделав вид, что не понимаю, о чём он.

Глаза мужчины за толстыми стёклами очков забегали:

– Ну ваш крест резко начал снижаться, вы практически опустились на самое дно. Вот мы и решили, что вы умерли.

– Мы? – вопросительно подняла бровь я.

– Другие узники, – я бы, пожалуй, поверила, если бы мужчина на каких-то полсекунды не вильнул взглядом.

– Понятно, – я сделала вид, что вполне удовлетворена его версией.

– Так что же случилось? – мужчина от жадного любопытства подался вперёд, его массивная, покрытая многодневной щетиной, нижняя челюсть чуть отвисла, и он стал напоминать старого больного бульдога.

– Да вот, – демонстративно вздохнула я, – уснула, не дёрнула рычаг вовремя.

– Бывает, – также декоративно посочувствовал мне мужчина, – у меня когда-то аж два раза так было. Здесь у любого так может случиться. Но я тогда заболел, оба раза. Так что у меня причина уважительная, а вот вы ещё молодая, и вам нужно быть повнимательнее!

Вот терпеть не могу таких стариков: брюзгливых, сварливых, которые почему-то свято уверены, что длинный отрезок жизни, который они прожили, даёт им полное право поучать всех вокруг. А ведь сколько так бывает, что человек всю жизнь примитивно существовал по схеме: «работа – дом – работа – на выходные на дачу». И самые сильные у него потрясения в жизни были – это поход к стоматологу или повышение цен на пиво. И вот именно такие вот «диванные воины» любят всех поучать и всем советовать. Те же люди, которые прошли страшные жизненные взлёты и падения, у которых всё сердце в шрамах, они, как правило, крайне редко кого-то поучают.

Очевидно, этот был из первой категории. Более того, отчего-то мне кажется, что он в связке Щукарь-Фавн.

– Ты носки вяжешь! – скорее утвердительно, чем вопросительно сообщил он мне. – Давай!

– Что давать? – сначала не поняла я.

– Носки, говорю, давай! – очкарик начал сердиться от моей нерасторопности.

– Носки я вяжу на обмен, – спокойно постаралась сказать я, вроде как получилось выдержать тон спокойным.

– Так я обменяю! – вконец рассердился мужчина, – положи носки, а я обменяю.

– На что? – спросила я всё ещё спокойным тоном.

– Дам монету, – он порылся в кармане изрядно мятых и замусоленных брюк и вытащил монету. – Гляди!

Он приложил к стеклу кругляшек. Я всмотрелась – это был советский рубль, с Лениным.

– Не интересует, – я покачала головой.

– Это деньги! – возмутился очкарик, – тебе больше никто не даст.

– Мало, – пожала плечами я, – я за рубль носки продавать не буду.

– Тебе больше никто не даст! – упрямо повторил он скрипучим голосом, тряся головой, от чего его неопрятные, сальные волосы совсем рассыпались.

– Ничего страшного, – пожала плечами я, – рано или поздно кто-то найдётся, кому носки надо будут. А я никуда не спешу. У меня ещё почти сорок лет впереди.

– Будешь жалеть! – рыкнул он.

– Я бы на что-то из вещей сменяла, – постаралась смягчить свои слова и перевести разговор в мирное русло я. Хватит, и так у меня кругом враги и недоброжелатели. Пусть хоть этот нейтрально относится.

– Нету у меня ничего лишнего! – сердито воскликнул он и добавил, – рубль бери!

На его лице боролись две эмоции – жадное нетерпение обладать носками и обида, что не получается обвести меня вокруг пальца.

Я посмотрела на него и сказала:

– Берите! – я сунула носки в щель.

– За рубль? – торопливо спросил старик.

– Нет, – покачала головой я, – так берите. Вам нужнее.

Очкарик замер, словно громом поражённый, его подслеповатые глазки растерянно заморгали за толстыми стёклами.

– Так? – растерянно переспросил он и руки его затряслись.

– Так, – твёрдо сказала я.

– Ну и дура! – старик суетливо выхватил носки из обменной щели и захихикал тоненьким голосом.

Лязгнул люк и скрыл его лицо.

Я вернулась обратно.

Зачем я так сделала? Любой бы сказал, что я глупая дура. Что в ситуации, когда любая ерунда – крайне необходимая вещь, отдать за просто так любовно связанные шерстяные носки – это на грани сумасшествия.

Но я не жалела. Вот совсем не жалела. Глупый больной старик, он провёл здесь чёрт знает сколько десятков лет, у него вполне может быть, что ничего и не осталось. И он так хотел эти носки. Вот пусть они у него будут. Пусть его ногам будет тепло.

А если он меня обманул. Ну что же. Это не страшно. Моя совесть чиста. А со своей пусть он сам там договаривается.

Я сходила дёрнула рычаг и принялась довязывать очередные носки.

Старика-очкарика я выбросила из головы.

Прошло уже пару дней. Я занималась составлением шифра. Это было капец как сложно. Для меня сложно. И занимало это кучу времени. Но как раз время – это было то, чего у меня очень много. Так что я была не в обиде.

А ещё я мастерила себе «парадное» одеяния. Для стыковок. Разложила кусок бархата, скроила переднюю часть планки. Остальное – довяжу из шерстяных ниток. Если взять спицы потоньше и посильнее затягивать петли, то полотно получится плотным, как будто оно магазинное.

Так я и намеревалась сделать. Нитки чёрного цвета у меня были, желание – тоже.

Вот свяжу и предстану перед всеми как такая себе дама-дама.

Я представила себя в черном бархатном одеянии, в чёрных перчатках, в жемчугах и в небольшой шляпке-таблетке с короткой вуалью, и он удовольствия аж засмеялась. Мы когда-то ходили с Бенджамином в кинотеатр, и я там актрису в таком образе видела.

Вот примерно так я коротала дни. Но были у меня и не очень приятные моменты. К примеру, у меня начал заканчиваться крем для рук. И даже тот, отложенный кусочек сала, что дала мне Вера Брониславовна, увы, подошел к концу. Что делать, я не знала. Как я не старалась беречь руки, использовала перчатки из ткани, и даже из остатков клеёнки скроила себе хозяйственные, но всё равно это помогало мало.