Крест на моей ладони
Шрифт:
Но война есть. И, едва закончится праздничное перемирие, все эти люди вцепятся друг другу в глотки, зверея от крови и смерти. Будут убивать, не зная толком, зачем они это делают. А после — беспечно веселиться все вместе на зимних вечеринках, которые тоже сменятся войной. И так до бесконечности.
— Это будет чудесный праздник! — громко заверил слушателей счастливый Люцин, хранитель и блюститель кровавого равновесия.
Я пошла прямиком к нему, и не было в мире силы, способной меня остановить. Волшебники замолкали, отступали в сторону, прятали взгляд. На ходу я достала пистолет, передёрнула затвор. Люцин обернулся на его
Я подошла и приставила ствол к его голове.
Но на курок не нажала, вернула пистолет на предохранитель и убрала в кобуру.
— Не ты начал эту войну, — сказала я директору Совета Равновесия. Он поднялся.
— Её никто не начинал, — ответил Люцин. — Она возникла сама по себе.
— Так не бывает, — заверила я.
И пошла в душевую. Сегодняшний бой я проиграла. Как и все предыдущие. А в будущем меня не ждало ничего, кроме бессмыслицы и напрасной крови.
«— 6»
Февраль начался крупным скандалом. Драка в нейтральном кафе само по себе явление нерядовое, но причина у неё была ещё нетривиальней. Какой-то серодворский оборотень в ранге чародея назвал светлую вампирку Веронику Лемке предательницей, изменившей Сумраку, а тёмная волхва-магиня Людмила Беркутова бутылочным горлышком разодрала ему физиономию до костей, чтобы не смел клеветать на порядочную людю.
То, что чернодворка вступилась за честь светлой, ещё можно было понять: церемония выбора первоосновной силы — это святое, ничьё решение никогда не обсуждается и не осуждается. Но чтобы старший ранговик-естественник защищал вампира, да ещё рискуя собственной жизнью, — такое в Троедворье случилось впервые.
Теперь никто не знает, что делать. На сумеречного и Беркутову наложили крупный штраф — ему за «провоцирование междворового конфликта в нейтральной зоне», ей за «грубое нарушение общественного порядка». На какие-то более крутые меры начальство не решилось.
— И что ты думаешь? — спросил меня Тимур.
Я пожала плечом. Мы всей бригадой сидели в дежурке, сегодня наши сутки.
— Троедворье словно сходит с ума, — сказал Тимур. — И началось это в июле. Всеобщая апатия вперемешку с дикими вспышками ярости. Столкновений то по целой неделе нет, то вдруг ни с того ни с сего устраивают такое побоище, что, того гляди, в Хаос дыру проломят. Аварийные перемирия вообще соблюдать перестали. Раньше такого не было никогда. Количество выездов наказателей на точку выросло по сравнению с прошлым годом пятикратно.
— Это всё из-за вампиров, — сказала Агеева.
— То есть? — не понял Тимур.
— Когда новичок приходит в Троедворье, — ответила Агеева, — то его, ещё толком ничего не понимающего, заставляют выбрать первооснову. С ней волшебник остаётся навечно, пользуется только её силой и не может сравнивать свой двор и первооснову с другими. Уроженцы волшебного мира других сил тем более не знают, они с детства принадлежат только Сумраку, только Свету или только Тьме. Для дворовика мир одноцветен. Даже если происходит перевербовка, то по-настоящему ничего не меняется — всё та же одноцветность, только оттенок другой. Поэтому перебежчики всегда служат новому двору вернее и добросовестнее единоприсяжников, а службу в прежнем дворе вспоминают с омерзением, словно дурной сон. Они вдвойне одноцветны и потому бездумны.
— Это
— А при том, — зло усмехнулась Агеева, — что у вампиров очень долго не было права выбора, однако при этом они могли всесторонне изучать Тьму и Сумрак. Поэтому в Белодворье вампиры пришли не безмозглыми новичками, а людьми, которые хорошо знают волшебный мир. Они могли сравнивать дворы и первоосновы. И сразу же поняли, что никакой существенной разницы между дворами нет, как нет существенной разницы и у первооснов — все три не более чем инструменты. Сначала вампиры обсуждали это открытие между собой, а затем и с ранговиками. Бессмысленность войны стала очевидной любому и каждому. Раньше о ней знали только равновесники, а теперь это известно всему Троедворью. Люди понимают никчёмность битв — отсюда длительные периоды затишья — и мстят инодворцам за напрасные смерти друзей и родственников. Отсюда ожесточённость схваток. По сути, это агония нашего мира. Троедворье умирает, ребята.
Бойцы, эльфы и два домовых хотели было возмутиться, но осеклись на полуслове и посмотрели на меня.
— Командир?.. — голос у Тимура дрогнул как у напуганного ребёнка.
Я молчала.
— Командир, — голос Тимура приобрёл боевой металл, — ты с ней согласна?
— В том, что война бессмысленна — да, в том, что Троедворье умирает — нет. Это всего лишь очередной кризис. В Троедворье их было немало.
— Но таких не было никогда! — вскочила со стула Агеева. — Ты что, сама не видишь — Троедворье сходит с ума. Раньше всё было по-другому!
— Лена, сядь и не кричи, — велела я. — Нет для меня никакого «раньше». Я в Троедворье всего-то полтора года. Но с первого же дня оно показалось мне заповедником для психопатов — деление на дворы, война эта дурацкая и Совет Равновесия в качестве главного арбитра кровавых состязаний неизвестно во имя чего. Своё мнение я не скрывала никогда, за что меня и сделали наказателем. Люцин думал, что, измазавшись в крови, я стану послушнее, перестану высказываться вслух. Я действительно перестала, потому что разговаривать с палачкой не захочет ни один нормальный людь. А с нелюдью не стану разговаривать я.
— Ты считаешь нас палачами? — лицо у Тимура закаменело, он встал и шагнул ко мне.
— А ты — спасателями?
— Мы служим правосудию! Мы храним равновесие!!
— Всё верно, — согласилась я. — С правосудием и равновесием ты тоже совершенно точен. Именно руками наказателей Люцин поддерживает нынешний правовой режим и сохраняет дворовое равновесие сил, которое позволяет ему не только безраздельно править страной, но и надёжно защищает от госпереворота. Пока дворы воюют и доносят друг на друга, власти Люцина ничто не угрожает. Так что в настоящее время наказательское подразделение — гарант внутриполитической стабильности Троедворья.
Тимур, не сводя с меня растерянных и полных боли глаз, — совсем как тогда, на моём первом по-настоящему боевом выезде — сел на стул, уронил руки.
— Зачем ты так, командир? — сказал он.
— Затем, что это правда, — ответила Агеева. — Наказатели — главная опора военного режима в Троедворье. Палачи для всех, кто преступает его правила. Мы не разбираем, правы преступившие или нет, полезное это было правило или вредное. Приговор выносят другие, а мы всего лишь приводим его в исполнение. Как машины — бездумно и бесчувственно.